Молодая Россия

Вырвано из сентября 2050

— К нашему занятию я просила написать небольшой текст на тему «Как я представляю общество через тридцать лет». Спасибо всем откликнувшимся, пометки об активности уже в портфолио, персональные отзывы на работы — в личных почтах. Сейчас же я хотела бы выделить несколько общих соображений.

На экранах старшеклассников полный скрипт преподавательской речи дополнился графиками и схемами, успевшими надоесть многим еще полвека назад.

— Вероятно, — продолжила педагог, — вы уже готовы предсказать ход моих мыслей. Простая визуализация роста населения, урбанизации, средней продолжительности жизни, числа патентов и прочих данных давно использовалась для иллюстрации экспоненциональности развития общества, в некоторых теориях и вовсе переходящей в сингулярность. Очевидно, что тридцать лет — это незначительный срок, когда речь идет о первобытном обществе, нечто более серьезное, если мы сравниваем 1450 год с 1480-м, и совсем уж принципиальное, если сравнивать 1980-е с 2010-ми. А теперь мы хотим сравнить 2050-е с 2080-ми — так, как будто у нас есть шансы на успех. Понимаете?

Ученики солидно молчали: вероятно, ждали, когда учительница покончит с трюизмами.

— Почти все ваши сочинения так или иначе включали эти скептические интуиции, смех над собственными попытками спрогнозировать будущее. Но, — в ее голосе мелькнули веселые нотки, — при этом вы все равно писали текст, как если бы способностью прогнозирования обладали. Я ничего не говорила про формальные требования — и все же почти все попытались написать аналитический текст с презентабельной аргументацией. И я задаюсь вопросом: почему вы полагаете (если вы так полагаете), что подобный способ прогнозирования в вашем случае обладает оптимальной эффективностью по сравнению, к примеру, с безумными догадками?..

Я поднял брови, чувствуя, что в этот раз отчет будет не совсем обычным.

— Если бы для простоты мы взяли численность населения за меру сложности системы, — вещала педагог, — то на ближайшие 30 лет прогноз прироста примерно соответствовал бы разнице населения между 1350 и 1980 годами. Мог бы средневековый прогнозист что-то сказать про состояние Земли к началу советской перестройки? Наверное, да… если только он был Нострадамусом, даже не пытавшимся снабдить свои пророчества аргументами.

«Нерелева…» — начал писать я в заметки к отчету, но педагог уже продолжала:

— Это, конечно, нерелевантная параллель: рост населения не является ультимативным фактором. Но у нас нет ясных указаний, как делать поправку на ускоряющееся развитие мира и с чем именно соизмерять по сложности прогресса ближайшие тридцать лет. Мой вопрос в том, как выглядит успешный прогнозист. Как, к примеру, отнеслись бы к человеку, заявившему в 1990 году, что все занятия в университетах и школах через тридцать лет будут осуществляться через интернет-соединение? Смог бы он тогда обосновать этот тезис, вывести его из имеющихся фактов? Или же, подобно Адаму из известного довода Юма, не имел бы даже шанса превентивно вывести, как именно он захлебнется в пучине будущих технологий? Тема наших занятий — реконструкция успешного прогнозиста. Как делал он свои предсказания и как чаще всего относились к ним в момент высказывания? Как к солидным и обоснованным прогнозам? Как к откровениям, являющимся исключительно предметом нерационализируемой веры? Или же как к дерзкому бреду?
— Мне кажется, это вопрос о том, изменяется ли общество быстрее или медленнее наших средних ожиданий, — написала в мессенджере одна из учениц. — Если быстрее, то точные прогнозы будут казаться именно дерзким бредом в момент высказывания.
— Интересная формулировка, — датчики на экране педагога довольно запиликали зеленым, — но хорошо бы понять, что такое средние ожидания и как измерять развитие общества. В одном из ваших эссе было яркое заявление, что общество развивается и быстро, и медленно одновременно. Вот почему так интересна история научной фантастики. С самого зарождения жанра фантасты одновременно провидели будущее, недооценивали и переоценивали его. И один из вопросов для нашей встречи — сопоставимы ли прогностические успехи их фантазий с аналитическими достижениями футурологов?
— Ох, я так и знал! — подал голос еще один парень. — Компания Nemo в своем духе. Пригласи их робота вести любую гуманитарную дисциплину, и она тут же превратится в урок литературы!
— Скептическое замечание засчитано, — снова позеленела робот, занося пометки класса «критическое мышление» в портфолио парня. — Но на семинаре по обществознанию никто не обяжет вас читать художественные тексты. Как я уже сказала, сейчас мы будем изучать историю успешных предсказаний, а именно — сравнивать прогностические успехи фантастов и футурологов. Я подготовила на будущий месяц свыше 15 тысяч художественных и аналитических текстов, прогнозировавших те или иные события и явления до 2049 года включительно. Наша задача — изучить как можно больше их прогнозов на точность, методы и реакцию современников. На общую почту выслан мультикритериальный органайзер для хранения обработанных данных. Подключайте ваши устройства и разбирайте книги из базы.

— Nemo307s! — в разгар работы уже отвечавшая ученица снова принялась атаковать мессенджер.
— Да? — откликнулась учительница.
— Мне кажется или предсказывать будущее аналитическими методами все же не так сложно, как вы пытались нам показать?
— Что именно вы хотите этим сказать?
— Не только темпы развития общества превышают темпы прошлого. Выросли и наши возможности. Даже на этом уроке мы с легкостью используем средства, в помине недоступные былым прогнозистам.
— Хотите спросить, чья сложность растет быстрее — субъекта или объекта познания? — машина бешено замигала зеленым светом. — Возможно, к ответу на эту великую загадку нас также приблизит наше небольшое исследование.

Пока в портфолио ученицы появлялись новые пометки об академической активности, я ставил высокие баллы своей подопечной по критерию «контакт с аудиторией».

Ставить баллы и галочки — это важная работа. Моя работа.

Текучая современность давно утекла, и суета постоянной мобильности, признанная стрессогенной и в целом излишней, немного ослабла. Вполне типично для успешного выпускника гуманитарных специальностей я уже много лет трудился в комиссии ЭПИ(к), что означало Экспертизу педагогических инноваций (контентный аспект). Комиссий, подобной моей, имелось теперь сотни. Моя младшая сестра, к примеру, занимала видный пост в ЭЭИ(г), исследуя гендерную корректность инноваций в сфере экологии. Основная идея всех комиссий, впрочем, совпадала: люди проверяли передовых роботов и оценивали риски внедрения.

Иронично, но именно эксперты здесь не пользовались прелестями дистанционного взаимодействия. По правилам, сто раз устаревшим, я должен был физически присутствовать рядом с проверяемой машиной. Что ж, бороться за эффективность сегодня несложно — сложно найти на это время.
 

* * *

После урока я подошел к своему клиенту, держа наготове типовое тестирующее приложение. В открытой базе было больше ста тысяч разных голосов и свыше миллиона фраз на разных языках. Установив режим проверки на «сложнейший», я принялся проверять реакцию робота на случайные фразы из приложения. Импортный педагог легко распознавала различные акценты, адекватно отвечала на дорожки с отвратительной дикцией и лишь один раз растерялась, реагируя на фразу из модуля «косноязычие». «Простите, — сказала тогда робот, щелкая какими-то настройками, — я не вполне уловила суть вопроса». И со второй попытки уловила ее успешно. С письменной речью, уровнем толерантности к ошибкам и опечаткам у Nemo307s все тоже было в полном порядке.

Кивая и проставляя пометки в отчете, я наконец принялся за откомментированные Nemo эссе. Как и следовало ожидать, отзывы робота были отлично оформлены. Технические разделы — «языковые средства», «скрытое цитирование», «фактчекинг» — заполнялись обильно и по делу. Что до общих комментариев, машина успешно выражала сомнение в локальных аргументах, но не спешила оценивать общий нарратив. Вместо этого она прилагала список «полезной литературы» и электронные адреса подходящих специалистов. Полистав пару списков и ссылок, я довольно кивнул. Разумный апдейт. Прошлая модель пыталась обозревать общую задумку текста самостоятельно. Выходило паршиво.

Я долго выбирал, какое из сочинений изучить пристальнее, пока взгляд не зацепился за дикий тезис в одном из них: «Главной чертой грядущего общества будет его несуразность». «Обилие различных силовых линий современного общества, — писал(а) автор, — диаметрально противоположных или никак друг с другом не связанных, могло бы привести меня к банальному выводу, что образ будущего недоопределен и содержит массу равноправных альтернатив, разрешение которых непредсказуемо. Но, похоже, мы в принципе не видим теперь прецедентов разрешения альтернатив — скорее, они развиваются параллельно, словно не замечая образуемого ими конфликта. Экспоненциальный рост прав дауншифтеров и социодиссидентов, защита и развитие децивилизованных резерваций для утомленных вездесущим институционализмом соседствуют с удушающей неумолимостью бюрократии и недобитой воинской повинностью поверх милитаристского трупа. На грубый тезис “будущее может быть всяким” я хотел бы ответить еще более грубым “будущее будет всяким”. Даже умиравшие тенденции воскресают. Но не с тем, чтобы одолеть тенденции, их вытеснившие, а с тем, чтобы как-то наудачу, навскидку поделить с ними власть… С каждым годом общество все глубже погружается в несуразное, никому не подвластное и потому никем не контролируемое соседство всего со всем. Нас ждет общество нарастающей суперпозиции, общество хаотически недореализованных возможностей, общество прогрессирующей несуразности».

Умный робот посоветовал автору сочинения довольно много нон-фикшен: и не только очевидного Нозика, но и Лейбница. Я аж присвистнул, смакуя неожиданный ход. Затем деловито доставил в отчете требуемые галочки и крестики, а в «экспертном комментарии» надиктовал благодушное: «Провокационная манера преподавания Nemo307s должна быть признана академически допустимой имитацией т.н. авторского стиля. Хотя модель не вполне опирается на принцип беспредпосылочности, осваиваемые в ходе семинара данные разносторонни, их подача корректна». Enter.

«Рекомендовать Nemo307s к пошаговому внедрению в образование?» Жирная галочка, электронная подпись, отправить. Все. Рабочий день окончен.
 

* * *

Домой я шел, по обыкновению, пешком. Час в пути того стоил: ведь у меня появлялся повод не заглядывать в сеть. Вместо этого я отдыхал: шел домой и думал о фантастах и футурологах прошлого. Кажется, иные из них догадывались, как уменьшится рабочий день, но мало кто отважился предполагать, как сильно… и как мало это нам даст. В чем точно были правы самые наглые из прогнозистов, так это в том, что, как ни меняйся будущее, мы все равно будем смотреть в прошлое со странной смесью ужаса, недоумения и зависти. Да, конечно, мы не будем понимать, как они вообще выживали… и одновременно не будем считать себя счастливее их.

Я шел и думал о том, сколько тысяч положительных отчетов успею отправить за остаток жизни. Каким бы ни было число, я поменял бы самое большое число мира на чувство, что хоть один мой отчет значит хоть что-нибудь.

Я не был футурологом, тем более — фантастом. И все же я не стеснялся предсказывать, что теперь будет. Зарубежного робота признают перспективным, а затем отправят на очередную стадию доработки под предлогом куда более длинного отчета совсем другой экспертной комиссии, смысл которого будет сводиться к тому, что российский рынок не готов к очередному витку изменения структуры занятости, а еще меньше — к очередной статье расходов на импорт.

О наш дорогой ЭПИ(к). Дымовая завеса на службе прогрессирующей прогрессофобии развитых стран... Что я отвечу себе на это? «Надо любить свою работу?» Конечно, надо… если не можешь с нее уйти.

«Человек, займи себя сам!» — вспомнил я веселое полотно польского постсоцреалиста. Там… там постепенно привыкают к идее, что трястись над занятостью — удел начинающих обществ, а оставить человека без зависимости от работы не значит оставить его без дела и жизни. Их экономика почти перестроилась — а значит, плевать, что у нас пока все иначе. Все течет, и сотни рек сливаются в одну. На робкую секунду я ощутил свою Россию как ковчег с невротиками в хвосте большого сплава. Пускай мы фанатично держим дистанцию от преодолевающих пороги будущего первопроходцев! Отплевываясь, оглядываясь, то и дело суша весла, но мы не упускаем плывущих впереди. Эй, Homo Ludens! — и мы тоже идем к тебе. У нас нет своего пути: только своя лодка и свои интервалы. Должно быть, и мне нужно немного потерпеть. И делать фотоснимки: таких больше никогда не будет.

В конце концов, я обозреваю педагогические инновации, а не медицинские. Страшно представить, как они терпят свое роковое знание, что все может быть иначе. Должно быть, и им по ночам снится, что лодка все же плывет вперед — нужно только не бросать своих маленьких весел.

Актер стоял на том же месте — в отвратительном пыльном углу рабочего отсека «Мосфильма» за декорациями, оставшимися от съемок Москвы, игрушечной, павильонной столицы, заготовленной на экспорт. Значит, приглашение посетить будущее было всего лишь оборотом речи... а жаль! Михаил Георгиевич совершенно уже приготовился к чуду, которое в своем почтенном возрасте вдруг стал ощущать так же близко, как в детстве. Ему досталось особенное детство — из толстых книг, с тонко выписанных иллюстраций на него смотрели родные лица, ибо плодовитая лоза древней фамилии накрепко сплелась с древом истории, окаменевшим от научных фактов и поросшим легендами. На рассвете жизни казалось восхитительным принадлежать к таинственному и могучему древнему роду, а на закате все чаще одолевали мысли о том, что не заслужил, не смог, не оправдал, не выдержал, не...

— Вот и пришел наш опоздавший, — прозвенел колокольчиком голос.

Ассистентка по актерам, вертлявая блондиночка в типичной для ее профессии серой кофте, подвела за руку длинного парнишу, одетого в яркий водоотталкивающий комбинезон.

— Это Матан, он здесь работает, а учится на киноведа, поэтому хочет с вами познакомиться.
— Молодец, — пожал актер руку оторопевшему студенту. — Подработка к стипендии дает самостоятельность!
— У нас нет стипендий, — почему-то покраснел Матан. — Я тут работаю из-за того, что к каждой нерабочей профессии полагается иметь рабочую.
— Странно... — пробормотал актер, оценивая, насколько рабочей можно назвать его специальность.
— Ничего странного, — встряхнула волосами ассистентка. — Если слишком много налить воды, она перельется через край. У нас в университетах столько воды было на лекциях, столько воды было в проектах выпускников, что пришлось ввести новую классификацию. Смотрите. Высшая категория работников способна что-то сделать руками. Это художники, писатели и заводские рабочие. Чуть пониже — те, кто способен доделать или починить вещи, которые им доверяют. Это режиссеры, которым приносят сценарии, и врачи, к которым приходят люди. Третий сорт — бездельники. Перекупщики и болтуны. Политики, психологи, бизнес-консультанты, компьютерщики всех мастей...
— Веспа, тебе сейчас придется объяснять, что такое «компьютерщики», ведь товарищ пропустил цифровую эру! — разволновался Матан.
— Я лучше покажу, — ответила блондинка. — Нам все равно через компьютерный цех идти в гараж для «троек».

Быстрый и решительный стук каблучков как будто оповещал при помощи эха, что по коридору идет пришелец. Проходящие мимо монтировщики оглядывались, но вздохи благоговения, как ни странно, не вырывались из их отверстых уст.

— Я правильно понимаю, — решил уточнить Михаил Георгиевич, — ассистент по актерам относится к третьему сорту профессий? А сами актеры как считаются?
— Актеры производят реальные ценности — фильмы и спектакли. Если по чужому сценарию, то вторая категория. К первой у нас относятся о-о-о-очень немногие умелые импровизаторы. Ассистент — это вообще не дело, например, у меня основное занятие связано с садоводством. Во время профессиональной реформы стало модно выращивать растения. Топ-менеджеры выбрали...
— Топ-менеджеры — это управленцы, — пояснил Матан. — Председатели над председателями.

Михаил Георгиевич кивнул, и Веспа продолжила:

— Так вот, они все повально выращивают капусту. Говорят, капуста особенно тонко чувствует, если ею финансист занимается. А управленцев мы берем там же, где и вас взяли, — привозим из прошлого. Начали с купца Носова, и в итоге пришлось перевезти всех его родственников, всех Бахрушиных, потому что дочка вышла за Бахрушина, всех Рябушинских, потому что сын женился на Рябушинской, архитектора Кекушева, потому что Василию Дмитриевичу надо где-то жить, художников от Головина до Серова, потому что Евфимии Павловне надо жить в окружении прекрасного...
— В общем, сформировали московскую интеллигенцию заново, — похвастался Матан. — Благодаря путешествиям во времени нам картины и дома реставрируют сами авторы! А вот и цех компьютерных эффектов.

Все трое вошли в просторный светлый зал с белыми стенами, высоким потолком и окнами в три человеческих роста. За столами, на матрасах, в креслах лежали, сидели, качались, бродили совсем юные художники с электронными альбомами. Дотрагиваясь кисточками до экрана, они создавали перья, крылья, движение, полет. Актер остановился как вкопанный у большого стационарного компьютера и долгие минуты, почти не дыша, наблюдал за рождением совы — совсем-совсем настоящей. Он начинал верить, что действительно находится в будущем. Последние два дня, с тех пор как пришло невероятное приглашение в чудном конверте, его сознание только и делало, что металось между младенческой верой в волшебство и стариковской недоверчивостью. Знакомые стены «Мосфильма» уверяли, будто это чей-то розыгрыш: ведь не может же в будущем лежать та же пыль на тех же подготовленных к выносу декорациях! Внешность ассистентки также наводила на размышления — яркий макияж на коже без единого изъяна, трико, гофрированные волосы, казалось, пахли гримеркой, маскарадом, обманом. Пожилой актер боялся сказать лишнее слово, сделать лишний шаг, потому что в любую минуту мог подорваться на взрыве смеха, а мог и испортить отношения с цивилизацией будущего. Лучше просто смотреть, выжидать, оценивать. Веспа и Матан переглядывались у него за спиной.

— Нам повезло, — наконец нарушила молчание блондинка. — Сегодня у них сбор, а обычно спецэффекты создаются не здесь.
— Почти все люди в нашем городе работают дома, — заметил киновед.
— Эти дома не работают, — возразила Веспа. — Скорее, по дороге в клуб, чтобы не тратить время. Они, хотя и считают себя художниками, относятся к низшей категории, как и все, кто связан с компьютерами.
— Не может быть! — выдохнул старый актер. — Божественные вещи делают!
— Так кажется с непривычки, — поморщилась ассистентка. — Вы просто привыкли к черно-белому телевизору и картонным упаковкам. Яркий цвет поначалу оглушает, да. Когда подобные спецэффекты только появились, у всех была такая реакция. Ручной труд обесценился. И оказалось, что это конец, хотя всем мерещилось какое-то новое начало.
— Дай я покажу интернет! — воскликнул Матан.

Заметив освободившийся компьютер, он подскочил к нему и принялся открывать сайты, поглаживая длинными руками экран тут и там. Блондинка изобразила, что поглядывает на часы, хотя никаких часов не носила — как все здесь.

— Интернет устарел, зачем его показывать? — проворчала она, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу (шпильки удобными не станут никогда).
— Веспа, его специально восстановили, чтобы показывать в таких случаях, — многозначительно выпучил глаза оживившийся киновед, усаживая за стол прибывшего издалека актера. — Смотрите, вот в этом окошке вы можете наблюдать за женщиной. Она живет в Австралии. Хотите с ней поговорить?
— Ты лучше расскажи, к чему это привело, — ехидно предложила блондинка, усаживаясь на большой мягкий мешок, представляющий себя креслом.
— Разумеется, все резиновое когда-нибудь лопается, — развел руками Матан. — Вот теперь можно говорить в камеру, я настроил.

Актер меньше всего ожидал увидеть на экране свое лицо, притом сильно увеличенное, да еще без грима! Рефлекс дернул руки закрыться от всевидящего объектива и пригнуться к столу.

— Остановите съемку! — закричал он.
— Это не останется на пленке, — успокоила Веспа. — Это все равно что зеркало. Отражение исчезает, как только вы отходите. У нас мало что записывают на пленку. Все слишком быстро устаревает, только прямые эфиры. Кому хочется — записывают прямо из эфира для себя, в собственный архив. Уже нет такого понятия, как «золотая коллекция». Каждый сам решает, что для него золото. Фантасты всегда подозревали, что технический прогресс освободит человека, но никто не догадывался, в чем будет состоять эта свобода. Мы можем не слушать, что нам говорят, и не смотреть, что нам показывают. Это только кажется мелочью... точнее, поначалу казалось, пока не выросли поколения людей, умеющих выбирать себе фильмы самостоятельно.
— Неужели нет совсем никакой цензуры? — не поверил актер.
— Цензура так много запрещала, что люди перестали обращать внимание на ее истеричные крики. Потом ее отменили официально — когда оказалось, что детям не вредит порнография.
— Это и так всем было ясно! — вставил Матан.
— И тем не менее многие социологи, сексологи и педиатры попали в тюрьму за то, что дали своим детям право выбирать, на что смотреть, на что закрывать глаза.
— Так у вас тут детям и курить не запрещают, наверное, — прищурился гость из прошлого.
— Не запрещают. И не запрещают смотреть на то, как курят в фильмах. Запрещать нельзя. Запретное — интересно. Поэтому задача современного художника — интересным сделать полезное. Сегодняшние дети не торопятся взрослеть, потому что им предоставлен уютный мир, в котором можно быть настоящим героем, а не доказывать геройство, тайком таская у родителей сигареты. Они, кстати, давно сняты с производства, я даже не представляю, где их теперь можно достать. Матан, быстрее показывай свой интернет, и мы, возможно, сможем дойти наконец до гаража с «тройками»!

Но когда Михаил Георгиевич снова сел за компьютер, взяв с Матана честное слово, что его крупный план не увидит никто, кроме австралийской женщины, она уже пропала. Сотни других видеоокошек, отталкивая друг друга, всплывали на мониторе, как пузыри на поверхности минеральной воды. Забавные зверята, томные барышни, невероятно выгодные деловые предложения притягивали к себе внимание так настойчиво, что внимание рассеивалось.

— Пока информации в мировой библиотеке было мало, — комментировала из-за плеча Веспа, — ее найти было легко, а когда каждый человек завел привычку писать-писать-писать каждый день, все редкие и узкоспециализированные книги затерялись на самом дне. То же самое произошло с людьми. Слишком много желающих познакомиться, слишком долго искать среди них того, кто понравится. В общем, в один прекрасный день все вернулось на свои места. Люди перестали искать в банке данных тех, кто живет рядом с ними, — они просто вышли на улицы и оглянулись. Стали знакомиться с теми, кто понравился, вместо того чтобы расспрашивать: «А это ты на фотографии? А в жизни ты так же выглядишь?» Интернет сошел на нет.
— Веспа, давай покажем наши клубы! — загорелся Матан.
— Давай для начала выйдем отсюда, — шепнула блондинка. — Мы задержались и так уже!
— Скажи лучше, что тебе не терпится прокатиться на «тройке», — ущипнул ее за плечо зубоскал.

Веспа, которую назвали в честь мотороллера, действительно за всю жизнь ни разу не садилась в эту огромную круглую кабину и согласилась встречать неизвестного ей актера только из-за того, что требовалось его возить по городу. Она простодушно сообщила об этом Матану, и теперь он издевался при каждом удобном случае. Любой киновед поступил бы на его месте так же — некоторые классы, как проститутки, например, не меняются на протяжении веков. В обществе, официально свободном от перепалок, каста критиков имела разрешение публично осыпать филиппиками деятелей культуры — не более одной статьи за каждое произведение, — и в повседневной жизни их было легко отличить по разговору. Обычный законопослушный гражданин не позволял себе фразы «Она плохо одета», потому что закон разрешал жаловаться только на то, что мешает, а критик направо и налево развешивал ярлыки «безвкусица», «глупость», «неэтично». Подумывали о запретах. Но после безвоздушной эпохи, где каждый закон был запретительным, ни один человек не затыкал рот другому, и особо беспардонных критиканов журнальная редколлегия всего лишь отправляла повышать искусствоведческую квалификацию, часто за границу — за стеклянную границу, отделившую послевоенную Москву от обломков России. «Надо будет показать, почему Москву стали называть Москварием», — подумала Веспа, подталкивая вверх массивное веко глазообразного мосфильмовского гаража.

Идеально круглые конструкции из тонких пластинок имели четыре колеса, небольшой моторчик, педали на случай поломки и трехместный диван. Они стояли, готовые к старту, никем не охраняемые — блондинка объяснила удивленному актеру, что охраны нет больше нигде, одновременно отменили и пропускную систему: ведь трудоспособные люди должны трудиться, а не сидеть целый день, наращивая жиры да отгоняя собственных сограждан от «важного объекта». Веспа с гордостью рассказывала:

— У нас две высшие ценности — жизнь и честь. Поэтому больше не существует таких понятий, как обыск, проверка багажа на вокзале и сумочек в музее. Никаких рамок. Никто не имеет права трогать человека, задавать вопросы, прикрываясь принадлежностью к организации, которой все дозволено. Да у нас и нет больше таких организаций. Милиции в Москве нет. КГБ нет. Армии нет. Маятник качнулся в сторону полного отказа от оружия благодаря усиленной пропаганде милитаризма. Когда каждый бой Второй мировой войны узурпатор сделал национальным праздником, народ уже начал уставать от натужного восхищения кровопролитием, а когда он устроил для собственного удовольствия братоубийственную войну, тут уж снова сыграли свою роль достижения цивилизации. Можно сказать, нас спасли интернет и YouTube — правда в обход пропаганды лезла из всех щелей. Враги читали дневники врагов, враги смотрели фотографии каждодневной жизни в тех городах, которые узурпатор объявил вражескими, — и ослепление потихоньку сходило на нет. Вы знаете, почему Вторая мировая была самой безжалостной войной, почему ее жертвы несравнимы с прежними временами? Люди не видели друг друга так близко, как в рукопашном бою. Стало возможным сидеть в кабине на райском облачке и нажатием кнопки посылать вниз, в невидимые города, неведомым народам смерть, опустошение, отчаяние. Я бы сравнила это с изобретением гильотины. Палач мог больше не чувствовать себя палачом, зато весь бесноватый французский народ стал палачом, утопил в крови остатки своей культуры!
— Ты нас подгоняла все время, а сама разглагольствуешь, — закатил глаза Матан. — Садись за руль, человек дожидается.

Но пожилой актер во время пылкого монолога маленькой звонкоголосой активистки был занят исключительно тем, что разыскивал среди рядов игрушечных машинок хотя бы одну настоящую. Очевидно, это не какая-то высокоразвитая цивилизация. Хватит уже церемониться.

— На чем же вы меня повезете? — произнес в нижнем регистре почтенный Михаил Георгиевич, втянув для солидности голову в плечи и выпятив живот.
— На вот этой, — просто ответила Веспа.

Присмотрев «тройку» поновее, она запрыгнула в нее так непринужденно, как будто делала это не раз. Матан вопросительно посмотрел на гостя и сделал приглашающий жест рукой. Тот не шелохнулся.

— Это жестянка какая-то!
— Что вы! — засмеялся Матан. — Жесть — это дорого, тут больше картона и пластмассы.
— Это детский конструктор!
— Вообще-то взрослые тоже собирают покатушки, но вы правы, в семьях обычно дети занимаются такой работой. В вашу эпоху, насколько мне известно, правительство нещадно обворовывало детей — школа отбирала лучшие годы жизни, самые продуктивные и здоровые, самые важные для развития личности, а в нашу эру время объявлено личной собственностью каждого гражданина, и каждый с детства что-нибудь мастерит, ходит с родителями на работу, присматривается, постепенно находит свои собственные интересы, вливается в процесс, узнает терминологию, получает практические навыки...
— В машиностроении? — перебил студента актер. — А в химической промышленности у вас дошколята не заняты? Если я таблетку выпью желудочную, я не умру от того, что кто-то что-то перепутал?
— Любой человек может где-то что-то напутать, — строго сказала Веспа, прижимая ладонь к экрану, чтобы завести наконец мотор. — Дискриминация по возрасту запрещена законом! Дети столько сил отдавали на фронте, на заводах в тылу, и вы считали это правильным, а развлекаться и зарабатывать деньги на развлечения вечно запрещали... Садитесь уже, другой покатушки не будет!
— Я вас прошу, — зашептал будущий критик актеру из прошлого. — Если не хотите осматривать достопримечательности, поедем сразу на место съемок, только не ждите машину, их давно нет.

Михаил Георгиевич испугался, что останется без достопримечательностей, и юркнул на серединку упругого дивана. Матан сложил свое длинное тело и угнездился рядом. Символическая дверца оберегала его от вываливания наружу, но он убедил гостя, что конструкция только с виду хлипкая, а держится все надежно и в случае аварии пассажиры покатушек не страдают. Он добавил с улыбкой:

— И душевные травмы теперь на нуле, ведь, разбив одну, можно тут же собрать другую.

Несмотря на то что Веспа была впервые за рулем, она отлично вывела машинку на трассу, проводя пальцем по карте на экране. Водительские права вместе с большинством документов стряхнула с бюрократической столешницы война — а после вошли в обиход вот такие самоделки, в управлении проще, чем телефон. Убедившись, что дорога ровная и лихачей на горизонте нет, блондинка достала из кармана серой кофточки предмет, похожий на секундомер, вытянула руку и сфотографировала себя в кабине «тройки». Матан попросил снять и его вместе с ископаемым из киноэнциклопедии. Ископаемое в очередной раз подумало, что с ним обходятся непочтительно. Совсем не то предлагалось в письме, пришедшем накануне! Актера приглашали произнести речь для людей будущего с тем, чтобы положительно повлиять на психологический климат в стране, — и написано это было на изысканной, тонкой, но плотной бумаге каллиграфическим почерком. Ах, если бы среди встречающих был автор письма, отлично одетый, в перчатках, с осанкой не хуже, чем у кремлевских караульных!..

— Отвезите-ка меня к Кремлю, — велел Михаил Георгиевич, решив хотя бы для самого себя войти в роль человека, едущего в «ЗИС-110», раз уж «ЗИС-110» нет.

Ехали довольно скоро. Отчасти чтобы обратить на этот факт внимание гостя, отчасти для оправдания милых покатушек Матан решил углубиться в историю московских дорог, которые расширяли и расширяли, пока не поняли, что уменьшение лучше увеличения. Машины уменьшили донельзя. Одинокие люди начали ездить на одноместных покатушках, а парочки — на двухместных. Со сменой сезона отныне меняли зимние покатушки на облегченные летние вместо того, чтобы менять шины. Город вообще перестал нуждаться в непомерном количестве транспорта, когда работодатели додумались предоставлять жилье в офисных зданиях и разрешили работать дома. Город стал позже просыпаться. Появился румянец.

— Хороший автомобиль — это показатель состоятельности, — пробурчал пришелец из прошлого.
— Все равно что сказать «хорошая шуба»! — воскликнула Веспа.
— Да, — кивнул продукт своего времени, не обратив внимания на интонацию.
— Не может быть хорошим то, что вредит природе! Я уже говорила, у нас высшая ценность — жизнь! Жизнь животного принадлежит животному, шкура животного принадлежит животному. Кто хочет ходить в мехах — пусть отращивает волосы на спине. Чужое брать нельзя. В развитом обществе показатель состоятельности — чистая совесть.
— А я бы сказал, состоятельность — это умение экономить, — вмешался Матан. — После войны было огромное желание отмыться, и непременно в ванне с шампанским, но доставать шампанское любой ценой уже никто не хотел. День наступления мира особо не праздновали — понимали, что последнюю картошку лучше посадить, чем съесть. Как раз в этот момент увенчались успехом опыты с перемещением во времени, и русский народ позвал на царство Хрущева.
— Ну, Матан, он же не знает, кто такой Хрущев!
— Это легко объяснить. Генсек — слуга народа. Жена его штопает носки. Сам он бурно протестует против уродства в искусстве. Поддерживают сельское хозяйство и отменяют милицию. Вводят в моду экологическое мышление. В нашей стране народ всегда ориентировался на правителя, и эту особенность наконец удалось направить в нужное русло. Когда Хрущев отказался от мяса, вегетарианцев наконец перестали считать сумасшедшими, а вскоре уже невозможно было найти мясоеда в Москве.
— Но колбасу-то найти можно? — взволновался Михаил Георгиевич.

© Анастасия Герасимова / Instagram

Покатушка неожиданно застыла на подъезде к Красной площади. Не было резкой остановки, визга тормозов, и не сразу можно было понять, что это Веспа нажала всей ладонью на экран, — так незаметно останавливается сердце у обитателей Москвария, научившихся умирать, не страдая, не болея, не мучая близких.

— Какую колбасу? — мрачно повернулась к старику блондинка.
— Такую, какой у нас нет. Колбасу из будущего. У меня есть список, что отсюда привезти, и если вы действительно хотите использовать мой талант, мои невосстановимые душевные силы — будьте любезны помочь мне все это купить!

Он достал заготовленный список и вручил его нарочно Веспе, настроенной, как ему казалось, враждебно, в отличие от Матана, которого актер считал тайным союзником. Эта игра велась в его голове постоянно. Знакомым, состоявшим в рядах «противников», жилось вольготнее, нежели «соратникам», от которых постоянно требовалась какая-то активность, какое-то объединение сил для бежания и жужжания. Но в данном случае «противница» была обязана во всем помогать — такова должность. Заставлять врагов работать на себя артист обожал.

— Матан, глянь, что там, — передала блондинка список своему напарнику.

Безнадежный вздох студента-киноведа перешел в свист. Он покачал головой, вчитываясь в строчки с едва знакомыми названиями:

— Вы хотите мясо с икр какого-то определенного животного?
— Где? — заглянул через плечо автор списка.

Матан постучал пальцем по первому пункту.

— А-а, так это черная икра, — рассмеялся актер.

Веспа выскочила из покатушки, закрыла уши руками и отошла, сказав:

— Он еще будет выбирать животное по цвету, а потом убьет его и сожрет!
— У нас так нельзя, — убежденно подтвердил длинный студент.
— Да я про черную икру говорю, из осетровых рыб!
— У рыб нет ног, откуда у них икры? И вот тут вторым пунктом шуба идет — негде достать шубу.
— А вот это точно вранье! — разозлился известный актер. — В чем вы зимой ходите, когда холодно?
— Теперь уже, наверное, не так холодно, как у вас было. Мне кажется, здесь особый климат с тех .пор, как Москву обнесли стеклянной стеной...
— Что?????

Матан беспомощно оглянулся на стоящую поодаль Веспу в поисках слов:

— Ну, как это вам объяснить... Очень много накопилось людей, которые в Москву приезжали только за деньгами. Лихие люди, как говорили в ваше время.
— До революции так говорили, — поправил старик.
— Ну вот, — покраснев, продолжал студент. — Во время войны, когда с Москвы уже нечего было взять, они побежали в Европу изображать беженцев. На улицах, в метро, в кафе стало просторнее и безопаснее. Болеть стали реже. Атмосфера улучшилась. Пространство объявили предметом первой необходимости, а для его сохранения отделили город стеной, только конечные станции метро оставили снаружи, чтобы был выход. Чуть позже приравняли ценность пространства к ценности времени — тогда окончательно отменили школьное образование, которое и так уже расползалось по швам, а разделив на мелкие отрезки шестичасовой рабочий день...
— Рабочий день часов восемь-девять составляет, — перебил актер.
— Томас Мор еще в пятнадцатом веке настаивал на шести часах, неужели ваше время было более диким?
— Это вы тут одичали совсем! Если окажется, что вы и вино здесь не пьете...
— Мы не пьем вино, — вставил словцо студент.
— ...То как вы собираетесь со мной расплачиваться? Денежки-то ваши у нас не в ходу!
— Ну как мы расплачивались с Агатой Кристи? Вы, конечно, помните: она исчезала на несколько дней из 1926 года — читала у нас лекции. Вот. С ней мы рассчитались полезной информацией: сказали, куда ехать, чтобы встретить нового мужа, более подходящего. В вашем обществе принято было недооценивать информацию и переоценивать вещи, а если вы вдумаетесь...
— Я не хочу вдумываться, молодой человек, я хочу получать соответственно той роли, которую играю!

Заметив, что назревает побоище, Веспа подошла и спросила:

— Что еще случилось?
— Ничего, — внезапно замкнулся старик.
— Тогда я отвезу вас туда, где вас ждут.

Она намеренно проехала по территории Кремля, приспособленной для игроков в фрисби и влюбленных парочек, утопающих в поцелуях на траве. Сокровищницы были открыты, бесплатны, неохраняемы, и Михаила Георгиевича подмывало выскочить, схватить метлу да выгнать всех посторонних! Со злостью разорительницы гнезд, ничуть не дрожащей в хрустальном голосе, Веспа продолжала повествование о жизненном укладе Москвария — о том, как разрешили брать любые книги из любых библиотек и даже музейные вещи домой для ознакомления (из-за нехватки места в шкафах даже самые жадные не оставляли себе ценности Древней Руси); о том, что мальчики, воспитанные двумя любящими мужчинами, оказались не хуже девочек, выращенных двумя враждующими женщинами; о том, наконец, как с боями уничтожали память о войнах, которые вела Россия. На этом месте покатушка приостановилась.

— Тут раньше был так называемый Вечный огонь, — усмехнулась блондинка. — На него уходило немало газа, а рядом стояли молодые здоровые парни, целыми днями стояли без дела и не шевелились, тратили даром свое время, а значит, и время всего поколения. Когда нечем было гордиться, страна гордилась чужой победой, пирровой победой искалеченных предков, которых никто из живущих даже не застал. Один из наших клубов до сих пор считает товарища Сталина великим полководцем...
— Вот! — выкрикнул Матан. — Давай я наконец расскажу про наши клубы, нашу главную гордость! Благодаря нечеловеческому количеству клубов по интересам в нашем Москварии нет проблемы больших городов — проблемы одиночества...
— Зато есть проблема с клубом фанатов Сталина, — возразила Веспа. — Никто не может до них достучаться, они верят только своему кумиру, так что пришлось поискать в прошлом того, кто сможет исполнить эту роль.
— Кто исполнял ее чаще всех, — закивал головой будущий киновед.
— И мы знали, что после смерти Сталина вы, пользуясь сходством, помогали людям в сложных ситуациях, а потому надеялись и в этот раз...
— Не надейтесь, — нахохлился Геловани. — Я Сталина позорить не буду — вам ведь это нужно. Поищите другого, если найдете.

Он привык говорить эту фразу. Набивая себе цену, уважаемый Михаил Георгиевич напирал на то, что с ролью не справится больше никто, и до сих пор оказывался прав.

— Нет, — задумчиво произнесла Веспа. — Нет, мы не будем искать другого актера.
— Тогда поищите, чем мне заплатите, — удовлетворенно проворковал Геловани.
— Теперь я понимаю: не нужен никакой актер. Эти странные люди из сталинского клуба используют данную им свободу слова, чтобы требовать молчания, используют свободу собраний, чтобы тратить время на ненависть, используют свою свободу веры, чтобы уповать на отсутствие Бога. Они заслужили Сталина. Настоящего Сталина.

Она сидела под лестницей и курила, пока ее проекция сосредоточенно корпела за компьютером. Ее мысли были тяжелее сигаретного дыма, вбрасывающего в окрашенный медно-серой будничной токсичностью воздух причудливые сизые завитки, которые непринужденно уходили ввысь, в отличие от ее размышлений, струящихся неразборчивым потоком невысвобожденного алчущего крика о помощи утопающему в нежеланной социофобии. «Вечно ты недовольна своим неидеальным существованием. Так больше не может продолжаться, Кси. Возьми себя уже в руки или запишись наконец к этому мудологу, которого советовала Магда, этому... как его там... профессору Зоскинду. Пускай выпишет тебе какие-нибудь стимулирующие активмуды. И всё, конец страданиям! Или проблема как раз в том, что тебе НРАВИТСЯ страдать? Нравится, просто признай это. Нет, все-таки надо наведаться к Зоскинду, а то так и уволить могут, учитывая, что ты живешь в стране, где средний показатель муда у населения зашкаливает, а твой — с рождения едва ли превышает нижний порог допустимого». С такими мыслями Аксиома раздраженно бросила догорающий окурок на лестничную площадку и изящно вдавила его твистовыми движениями во всепрощающий бетон.

Сегодня был обычный 3125-й солнценейтральный день (по устаревшему исчислению 27 сентября 2050 года), когда солнце жарило не так губительно активно для доживающей свой век экосистемы, как в подавляющее большинство солнцеактивных дней. Солнце уже в зените, а значит, процентов девяносто местного офисного планктона набились в залы для медитаций и, попахивая друг на друга симбиозными запахами карьеризма и здорового образа жизни, начинают свои ежедневные практики мудовосстановления. Странно, но факт: со слов моего отца, раньше работников объединяли совместные перекуры, а теперь, как видите, — совместные духовные практики. Чтобы вы понимали, ЗОЖники у нас тоже не такие, как те, что лет тридцать-сорок назад ловили волну популярности, пытаясь разбавить свою обреченную жизнь ежедневными ледяными обливаниями, йогой, трансатлантическими заплывами, поглощением витамина C и пищевых добавок, обещающих победить вашу анемию, булимию, вегетососудистую дистонию, холестерин, биполярку и прочие надуманные болезни. В новом обществе как таковых болезней нет, не считая расстройства настроения или так называемого мудодефицита. Страны Западного и Восточного конгломератов даже соревнуются за звание самой мудостабильной страны. Ну а что касается нашего рабочего «курятника», то тут и любому непосвященному понятно, что работниками года (со всеми вытекающими финансовыми последствиями) становятся только представители с самым высоким мудорейтингом. Есть ли обратная связь между мудом и интеллектом? Бьюсь об заклад, что есть. Вся штука в том, что приходится сосуществовать с этим миром, целенаправленно и окончательно ввергшим себя в пучину мудолицемерия. Честно говоря, я не помню, чтобы мир когда-то был другим. В таком мире я уже родилась и прожила достаточно мудодефицитных лет.

Итак, мой возраст насчитывает 7723 солнцеактивных и 2645 солнценейтральных дней, и между мной и тобой должна быть минимум одна разделительная ступенька гравитационного эскалатора. Особенно забавным я нахожу то, что посвященные в тайну границ моей зоны комфорта в первую очередь норовят тут же испытать меня на прочность, их нарушив. Не сочтите меня занудой, но разве я о многом прошу?

Вот сегодня, например, на гравитационном эскалаторе F1-E3 (ход конем, ха!), который ежедневно доставляет меня на рабочее место в МУДИ и Ко, где я монотонно убиваю время своей уходящей молодости, один тип вдруг решил, что может встать на соседнюю ступеньку позади меня и дышать мне в спину, как маньяк-рецидивист, изучающий потенциальные объекты для насилия. Однако на этом не кончилось… Неожиданно для себя самого, судя по выражению его лица, этот тип вдруг обошел меня, встал на соседнюю опять же ступеньку и круто развернулся, продемонстрировав классический бежевый тренч, педантично выглаженную белую рубашку (живет с мамой?) и никак не вяжущиеся к этому образу кэжуал-кроссовки — немного заношенная последняя модель с сенсорным переключением уровня тепла. Его слова прозвучали так, будто он готовил речь заранее: беспристрастно, строго по делу — судья, зачитывающий сотый приговор за день:

— Мне очень жаль [«а так и не скажешь!»], но на левом рукаве вашего плаща пятно от кофе. Если бы вы потратили чуть больше денег на плащ из абсорбирующего материала, то пятна даже не было бы заметно. Ну, это так, совет на будущее.

«Вот же кретин», — подумала Кси и не удостоила его ответом. Просто стояла и смотрела ему в глаза, пока тот не отвел взгляд. Ей всегда с трудом давалось придумать сиюминутно хороший ответ, но что-то в нем было такое, отчего совсем не хотелось смаковать обычно производимую ею на людей неловкость. Он как будто не понимал, что ситуация вышла из-под его контроля, и его беспардонное замечание может быть еще более беспардонным способом проигнорировано. Его не трогало то, что его переиграли, ему было откровенно все равно. Аксиоме даже в какой-то момент показалось, что он прикрыл рукой рот, чтобы зевнуть. Задетая его равнодушием, она решила перетянуть ситуацию в свою пользу, как обычно в экстренных ситуациях, подключив свой черный юмор:

— Мне тоже очень жаль, что кто-то пролил кофе на меня, а не на ваше педантичное величество. Может, хоть это смогло бы как-то смягчить производимый от вашего образа маменькиного сынка эффект. Будьте проще — и люди к вам потянутся. Возможно… Ну, это так, совет на будущее!

«И все-таки несмотря на его абсолютное неумение заводить и поддерживать беседу, какой же он красавчик!» Аксиома по достоинству оценила спадающие непослушным каскадом темно-каштановые кудри, хулигански разбросанные по лицу веснушки и томные глаза-колодцы — неидеальные, неконтролируемые, даже немного дикие черты, которые приятно контрастировали с выглаженным воротничком и явным занудством.

Он лишь только пожал плечами, достал из рюкзака визитницу (кто вообще покупает и тем более носит визитницы в век постинформационных технологий???) и после непродолжительной паузы, вытянул из нее визитку химчистки «Клин Соул» и неуверенно протянул мне, как будто от сердца оторвал.

— Спасибо, я знаю эту химчистку, частенько туда хожу. Можете оставить визитку себе, — и добавила, — кстати, меня зовут Аксиома, или просто Кси.

— Зоскинд, Касл Зоскинд, — визитка была бережно отправлена обратно в свой кармашек визитницы, — и я не живу с мамой, просто я фанат идеального порядка, и у меня синдром Аспергера, тот самый, чье существование не признают и не приветствуют, как и вашу очевидную социофобию, — Касл Зоскинд едва заметно скривился одним уголком рта.

«Зоскинд? Много ли в нашем городе Зоскиндов? Господин мудолог? Он полуулыбнулся или показалось? Ну, это все объясняет. Теперь его прямота даже кажется чем-то милым».

— Это ничего, я тоже не большой поклонник эмпатии и пустословия. Хотя склонностью к порядку никогда не отличалась… И как так получилось, что человек с беспорядочно меняющимся от нирваны до самоубийства настроением работает в Центре Повышения Муда?

— Откуда вы знаете, что я мудолог?

— Вас мне советовала Магда Бекинсейл. А так, честно сказать, по вам абсолютно не скажешь, что вы призваны повышать людям муд. Скорее, наоборот, судя по тому, как началась наша беседа…

— Я мог бы сказать, что сожалею о выбранном тоне своей речи, но вы же теперь понимаете, что под словом «сожалею» не подразумевается ничего, кроме обряда проявления социальной вежливости, чуждой и непонятной истинному мне.

— Меня это не оскорбило. Напротив, так намного проще, когда напрямую, без обиняков и притворства.

— Вот и славно.

— Вот и славно…

После этого разговора Касл Зоскинд мучительные пару минут находился в смятении и не знал, куда себя деть. Кто-то попытался изменить его отточенный до автоматизма мирок и не встретил сопротивления. Его застали врасплох, вторгнувшись в его святыню тишины и внутреннего покоя, и, о чудо! — ему это понравилось. Чтобы это новое чувство не выветрилось, он распрощался и поспешил на работу обдумывать то, что произошло.

Аксиома, познакомившись с Каслом Зоскиндом, вдруг осознала, что никакие активмуды ей вовсе не нужны. Она наконец почувствовала себя цельной, завершенной, самодостаточной и даже интересной, пускай и со скверным старушечьим отношением к миру, но от этого еще более уникальной. Целых пять минут общения с родственной душой вернули ей ощущение жизни и желание саморазвиваться, быть естественным продолжением своего настроения, принимать его как плодородную почву для исследования своего истинного пути. Мудократия уступила место всебясозерцанию, и мир заиграл новыми красками зарождения новой культуры. Она глубоко вздохнула, жадно втянув воздух примирительного акта принятия этого мира.

Махонький черный короб, больше напоминавший контейнер из-под еды, чем первый в России запахопроводящий телевизор «Закат», вальяжно перетаптывался с одной своей элегантной ножки на другую, возвещая о заветном для Ивана Ильича часе истины — полуночное «Бремя новостей» вступало в свои темные права.

Выглянув осторожно из-под обложки книги Чингиза Айтматова «И дольше века длится день», офицер в отставке, ветеран русско-американо-китайско-исламской войны 2033 года, длившейся не более дня, но достаточной для определения нового мирового порядка, он окинул уставшим взглядом седименты своего скромного быта и наконец остановился на ликующей толпе, растянувшейся от станции метро «Охотный ряд» до Дома Жолтовского на Моховой, религиозный экстаз которой едва могло передать рожденное в грубой материи чудо российской техники. Чего не скажешь о запахе — он был отчетлив и агрессивен: пахло нефтью. Свет же, немного проиграв в гонке запаху, опередил звук в силу привычки и предъявил Ивану Ильичу доказательства настоящей вечности (впрочем, сомневаться приходилось редко) Священной Российской Империи — баснословных размеров толпа всасывалась в двери белокаменной мечети с золотыми куполами. Звук не преминул подоспеть:

«…В Москве триумфально открыли «Сердце России» — оно оказалось расположенным на Манежной Площади. Новая соборная мечеть России получила свое имя в честь героя Священной Российской Империи — Рамзана Ахматовича Кадырова».

Последние слова были произнесены столь чувственно и возбужденно, что у Ивана Ильича проступила слеза и медленно потекла по серпантину его жесткой кожи правой щеки — левая была обуглена.

В такие моменты больше всего на свете ему хотелось выйти в тихую и прохладную прозрачно-морозную ночь и быть унесенным жизненными веяниями, устремлявшимися кратковременными, но могучими порывами сквозь мглу бетонных цилиндров и конусов, кубов и параллелепипедов элитной застройки, ставшей наследием той далекой Москвы, когда ее лозунгом была «ДЕВЕЛОПМЕНТИЗАЦИЯ. ГЕНПЛАН. БЕСПРЕЦЕДЕНТНОСТЬ».

Размеренный обряд облачения в старый военный китель с хранящими верность прошедшей вечности шевронами, поверх которого набрасывалось нарочито небрежно черное кашемировое пальто в непременно скрипучий старый новороссийский пол, сменялся неторопливым спуском по старой хрущевской лестнице, аккуратно окрашенной по краям так, будто подъем и спуск выстлан коврами, когда-то непосредственно покрывавшими сухие серые ступени. Вечность также прошедшая, а вот на улице — уже другого порядка, настоящая.

Гигантские куски российских достижений, в точности также заиндевевших в пространстве и времени, как быт на стенках и мебели Ивана Ильича, лучше прочих могли рассказать о постояльцах этого медвежьего угла мира внимательному горожанину, к коим с почтительностью и благоговением относил себя и русский офицер запаса. Фланируя вниз по Большому Спасоглинищескому переулку между Большой Хоральной Синагогой и новопостроенным неомонархическим деловым центром «Василиса Микулишна», он поймал на себе проницательный взгляд Антона Павловича Чехова, который, направляя свой длинный указательный палец на Ивана Ильича и приспустив пенсне, вопрошал:

«А ТЫ УЖЕ ВЫДАВИЛ ИЗ СЕБЯ СЕГОДНЯ КАПЛЮ РАБА?»

Внизу помельче и менее претенциозно красовалась надпись:

«www.councilofministersofthehrern.hrern»

И еще пониже южнославянско-кавказской вязью:

«مجلس الوزراء الإمبراطورية الروسية المقدسة للأمة الروسية»

И совсем внизу — дальневосточным иероглифическим письмом:

«俄羅斯民族神聖俄羅斯帝國部長會議»

Его путь, как это часто бывает, проходил через бордель на углу переулка и Солянского проезда. Все еще охваченный припадком глубинного патриотизма он взирал на девушек в витражных стеклах одновременно и с легким эгоистическим отвращением, и с тем самым неописуемым чувством гордости и восторга от того, что все это часть нас, не скрытая лицемерно той бездушной рационализирующей и морализаторствующей машиной, заслоняющей свободу и совесть в минуты рассудочного торжества.

«Завтра…А может уже и сегодня по дороге домой, — думал Иван Ильич, — все это мне вновь покажется мерзким и приземленным».

Длинный рукав его пальто, через который он по залихватской привычке не удосужился пропустить руку, будто ветром потянуло в сторону. Он плавно развернул корпус в ту же сторону, в противоход расторопно спадающему на белоснежную порошу пальто, и встретился глазами с очаровательной голубоглазой девушкой. Локоны ее русых волос были инкрустированы едва успевшими растаять снежинками. Она явно оторопела:

— Простите, я не думала, что все так…

— Это ничего. Что вы хотели? — Иван Ильич рассматривал ее красивое, разрумянившееся лицо, небрежно просовывая руку в рукав.

— Мне нужно попасть на капище… — будто стесняясь своего запроса, она стала оглядываться по сторонам.

Только сейчас утомленный будним днем Иван Ильич смог рассмотреть на ее шее висящую Звезду Лады. Он внезапно опомнился и без лишних слов указал в сторону Зарядья. Пробормотав что-то невнятное, по-видимому, на старославянском, она скрылась в ночи.

Старый солдат снова умилился и понял, что тогда, в далеком 2033 году все было не зря, не напрасно. Его охватили воспоминания, и с каждым шагом, сделанным в направлении возвышающегося в центре Москвы минарета по соседству с колокольней, он все глубже погружался в чертоги своей памяти.

…С начала века Россия шла по пути невиданного доныне упрощения быта и жизни. Тучные нулевые, ставшие логическим завершением десятилетия величайшей геополитической катастрофы XX века, стали кормовой базой для новых всеобъемлющих и тоталитарных идей. Не минула эта судьба и Западный мир, чьи идеалы на протяжении двух десятилетий штурмовались волнами из других миров. 2014 год пробудил Россию от догматического сна — сама природа омолодила нас, не дала нам зачахнуть в старческом достатке и материальном благополучии… Однако и этот порыв вскоре окостенел. Третье десятилетие, подчиняясь законам природы и истории, вновь стремилось перегородить быстротекущий ручей действительности. Противостояние власти и оппозиции стало обыденностью, привлекались всё новые участники, но суть оставалась прежней — старые полюса старались инкорпорировать как можно большее число существующих идей и представлений. Война 2033 года не сохранила этих выдуманных идеологических различий между консерваторами, либералами, коммунистами и националистами — все они сумели считать этот знак: сама их жизнь находится под угрозой. Жизнь их родителей и детей, веками ведущихся дискуссий и споров самыми разными способами. Внезапно они осознали, прочувствовали, что это их спор и их непримиримые противоречия, их судьба и их Родина, им не нужны готовые ответы извне, они сами хотят выстрадать свое счастье, свою жизнь, свое настоящее, свое прошлое и свое будущее…

Иван Ильич остановился на секунду — по его щеке вновь спускалась слеза. Сквозь обвалившуюся от взрыва стену Кремля виднелся развевающийся стяг Священной Российской Империи — бело-сине-красный триколор.

…Поколение за поколением разных людей, разных взглядов, разных национальностей, разных религиозных убеждений умирали и рождались на этой земле. Эта земля помнит их тела, а небо над их головой помнит устремленные ввысь взгляды. Они любили эту землю так же, как любили ее их непримиримые враги. Они хотели для нее самого лучшего так же, как хотели этого их заклятые враги. Эти огромные пространства стали домом для миллионов людей, которые посвятили им свою боль и свое счастье, свою веру и свое разочарование, свои подозрения и свои надежды, свою любовь и даже свою ненависть. Разве могли мы тогда бросить мечты наших отцов и матерей? Все эти чувства, эту память о прошлом, эти упования на будущее? У нас не было времени обсуждать — сама Россия говорила нашими действиями. Мы делали, что должны. Как и он…

Иван Ильич подошел к мечети имени Рамзана Ахматовича Кадырова и горько взглянул на ее нежные белокаменные стены.

…Мы рождаемся и умираем на этой земле. Мы чувствуем то, что она хочет сказать нам, — иногда мы ее не понимаем, и поэтому наши чувства и мысли отдаляются друга от друга, но в самый трудный час мы вновь ощущаем ее биение в наших сердцах. В нас говорят поколения, умиравшие за свои идеи о России, националистической ли, многонациональной ли, многоконфессиональной ли, ортодоксальной ли — имеет ли это значение сейчас? Конечно! Как же это важно здесь и сейчас. Но всегда ли? Там, не в России, они переписывают свои истории, подчиняясь мимолетным идеям в погоне за личным достатком и собственной безопасностью. Потакают желанием большинства, составленного из меньшинств. Оскверняют память и нарушают баланс природы. И мы почти вступили на этот путь, но все же сумели избежать катастрофы. Как нам это удалось?..

Иван Ильич медленно вливался в разношерстную толпу, где собрались горожане, объединенные своим неравнодушием к городу и миру, за который они борются каждый день в своих сердцах и умах, на суше и на море, под землей и в космосе.

…Долгие столетия просвещения, обогащения и вразумления — это залог нашего успеха. Мы научились принимать себя такими, какие мы есть — разными, с ошибками прошлого и нереалистичными представлениями о будущем. Мы научились жить вместе под одним небом и на одной земле. Мы научились прощать друг друга за совершенные ужасы и катастрофы. Мы научились доверять друг другу, зная, что, несмотря на разные истоки наших мировоззрений и веры, мы объединены тем общим пространством, где волею случая переплетены наши судьбы, куда привела нас наша природа, случайность. Пространство и время, его принятие, неравнодушие, отказ от ускорения или замедления его хода — вот наша идея, которую мы сумели пронести, несмотря не все попытки помешать нам как изнутри России, так и снаружи. И мне хочется верить, что грядущая вечность не отринет то, к чему мы так долго шли…

После вечно длящейся ночи он вернулся в свою старую комнату, где по-прежнему пахло нефтью.

Аннотация книги

Обозримое будущее. Мрачная и неуютная Москва — столица государства под названием Российская НеоКоммунистическая Республика, верного вассала доминирующего Китая. Страной руководит ВВП — Великий Верховный Правитель, функционирующий в формате продвинутого искусственного интеллекта уже после своей физической смерти.

Со времен первой коронавирусной пандемии страна закрыла границы со всеми государствами, кроме КНДР и выдала десяткам миллионов китайцев второе гражданство. В связке с влиятельными китайскими корпорациями власти РНКР полностью контролируют своих граждан и борются с экстремистскими организациями, самая могущественная из которых — хакерская веб-группировка Code_In — пытается разрушить сложившуюся систему контроля.

Антон — молодой курьер, работающий на одну из китайских корпораций, получает необычный заказ: в течение одного рабочего дня ему необходимо посетить двенадцать адресатов, расположенных на двенадцати станциях кольцевой ветки Московского метрополитена. Каждому из них Антон должен доставить конфиденциальную информацию, зашифрованную в особой линзе, которая установлена в его глазу. Причем сделать это нужно вовремя — опоздание исключено.

Успеет ли курьер пройти через все испытания? Время покажет, но его остается все меньше. Порочный круг должен замкнуться. Коллайдер уже запущен.

Отрывки из книги

Мой день начинается в шесть утра. Час на «собраться», еще час — на поездку из подмосковного придатка в эпицентр нашей любимой Родины. Мой транспорт — убитая, разваливающаяся от старости и стыда электричка, до предела забитая плохо пахнущим и туго соображающим людом самого разного толка: бесчувственными офисными зомби, обреченными алкашами, в мясо упоротыми пацанами, ворчащими бабками, хамоватыми бабами и местными продавцами разнообразной китайской хрени.

— Доброе утро, Антон. Высылаю маршрут дня. Подтвердите получение.

На связи — бездушная автоматизированная машина по имени Наталья. Эта неестественно-красивая и бесконечно-пустая девушка дислоцируется в ресепшн-зоне корпорации, на которую мне приходится работать триста шестьдесят пять долбаных дней в год. Каждое утро она звонит мне в одно и то же время, произносит единственную заученную фразу, параллельно отправляя маршрут с адресами доставки, и тут же вешает трубку. Я видел ее всего один раз в жизни, во время первого и последнего собеседования, но эти бесчувственные глаза, не выражающие ровным счетом никаких эмоций, появляются в моем сознании всякий раз, когда она говорит со мной по телефону.

Получив информацию на сетчатку, я инстинктивно выпучиваю глаза и издаю нервный смешок: сегодняшний маршрут в точности передает всю концепцию моей нынешней жизни — замкнутый круг, чертово колесо обозрения, призванное увидеть бесконечные горизонты собственного ничтожества во всей его красе. Двенадцать адресов, располагающихся на двенадцати станциях Кольцевой ветки. Причем заказы с учетом времени доставки идут аккурат по часовой стрелке: «Киевская» — «Краснопресненская» — «Белорусская» — «Новослободская» — «Проспект Мира» — «Комсомольская» — «Курская» — «Таганская» — «Павелецкая» — «Добрынинская» — «Октябрьская» — «Парк Культуры».

Совпадение? Или Наталья каким-то образом прознала о моих ментальных утехах и решила надо мной подшутить? Перезваниваю белокурому биороботу...

— Антон, какие могут быть шутки?

Отключаюсь. Уже четвертая за утро никотиновая капсула, загруженная в специальный отсек фильтра-респиратора, испаряется на теплом январском воздухе. Не знаю, что тут творится, но, похоже, все время опрокидывающая меня на лопатки судьба решила наконец устроить небольшую передышку. Каждый день я, словно распластанная под увеличительным стеклом микроскопа инфузория-туфелька, хаотично перемещаюсь из одного конца современной неокоммунистической Москвы в другой, развозя важные, особо важные и никому нахрен не упавшие документы. Сегодня же мой день сурка обещает стать самым упорядоченным за долгие месяцы курьерства. Что ж, несмотря на то, что в моем распоряжении есть ровно восемь часов, чтобы выполнить все двенадцать заказов, я все-таки попробую получить от происходящего хоть какое-то удовольствие.

Полетели.

* * *

Я имею весьма смутное представление о том, как работает этот чип, но если верить Ее Величеству Википедии (и, соответственно, Его Высочеству ВиПиЭну, предоставляющему нелегальный и потому крайне рискованный доступ к своей даме сердца), действует он примерно так: в радужную оболочку глаза сотрудника корпорации вживляется тончайшая нанопленка — электронная схема с автономным доступом в Интернет. Сидящему во чреве компании оператору остается лишь своевременно отправлять всю необходимую информацию на этот мини-сервер по специальному зашифрованному каналу, а мне — являться в назначенное время к адресату и на протяжении нескольких секунд смотреть в инфракрасный видоискатель его миниатюрного девайса-ресивера. Кроме того, эта пленка имеет встроенный GPS-приемник, поэтому корпорация полностью контролирует мое местоположение в пространстве и времени. Не так давно по инету гуляла страшная курьерская байка: якобы один крайне жесткий китайский работодатель периодически выжигал этим гаджетом сетчатку своих чересчур ленивых курьеров. Дело запахло жареным в прямом и переносном смысле: на корпорацию вроде даже завели уголовное дело, но та, как и ожидалось, перевела все стрелки на разработчика ресивера и его будто бы бракованную партию товара. В итоге суд признал виновными тех самых ленивых курьеров.

Когда я устроился на эту опасную низкооплачиваемую работу (с учетом уровня безработицы, считается, что мне крупно повезло), мои редкие знакомые поначалу задавали один и тот же крайне надоедливый, но вполне логичный вопрос: к чему все эти сложности? То есть если ты доставляешь не какой-то физический товар, а всего лишь определенную информацию, то почему не передавать ее адресату напрямую, онлайн — например, через мессенджеры или по электронной почте? Ответ очевиднее, чем кажется: эксы. Или экстремисты, если говорить языком обвинительных судебных приговоров. После того, как несколько лет назад великая и ужасная хакерско-анархистская группировка Code_in (или же «кодеин», как именуют ее в народе, — организация запрещена на территории Российской НеоКоммунистической Республики) начала выдавать индульгенцию на создание себе подобных (выражаясь языком бизнеса, продавать франшизу), эта и без того крупная запрещенная структура разрослась до невиданных прежде размеров, спровоцировав резкий скачок в разработке инструментов партизанской войны с государством и корпорациями (что одно и то же), в том числе и в способах перехвата ценной информации. В ответ власть и бизнес вбухали миллиарды в разработку новых шифровальных киберсистем, способных защищать конфиденциальные данные своих государственных и бренд-департаментов, но каждый новый механизм был обречен на провал: кодеиновцы с легкостью обходили любую, даже самую мудреную онлайн-защиту. Пока ученые корпорации наконец не додумались использовать посредников — курьеров из человеческой крови и плоти, которые служат транспортным средством для зашифрованного информационного трафика, при том никаких подробностей о поставляемом товаре они (то есть мы) абсолютно не знают. Все это сильно напоминает перевозчиков наркоты, в тела которых утрамбовывают до десятков килограммов запрещенной дряни, но вот сама дрянь за некоторыми исключениями до мозга хозяина не доходит. Так и мы: переправляем на тот берег совершенно неведомые знания, о сути и предназначении которых можем лишь смутно догадываться.

Надо отметить, что если бы умная нанопленка являлась обычным облачным сервером, куда сгружается и выгружается определенная информация, то эксы получили бы доступ к ее дистрибутивам чуть меньше, чем за 24 часа. Бывалые курьеры говорят, что главная сила разработки заключается в уникальном симбиозе переносимой информации и генетического кода самого носителя. То есть к двоичному коду данных примешивается биокод конкретного курьера и распутать такой хитросплетенный клубок шифра якобы не под силу ни одному кодеиновцу. По крайней мере, пока.

По последним данным, доля теневого Интернета, целиком и полностью контролируемого преступной группировкой Code_in, составляет более 14% от общего объема сетевого трафика, а это далеко не маленькая цифра — по крайней мере, для госорганов и корпораций, несущих от действий эксов серьезные убытки и оттого открывших на них полностью легальную охоту. За каждого пойманного кодеиновца, еще живого или уже мертвого, дают в среднем до нескольких тысяч криптоюаней (баснословная по нынешним меркам сумма). Слава Богу, относительная гуманность эксов пока не позволяет им взяться за нас, курьеров — прислужников корпораций, лабораторных крыс, которых заставляют бегать по лабиринтам мегаполиса в надежде сожрать в финале эксперимента отравленный кусочек сыра.

* * *

Кто бы что ни говорил, работа курьера — одна из самых сложных профессий на свете: в нашем деле нужно обладать не только высокой выносливостью тела, но и ума, иначе рискуешь окончательно потерять рассудок в этих забегах по переполненным катакомбам и утомительных стояниях вот в таких подземных пробках с нервными и раздраженными людьми, недовольными своим местом в нашем суровом мире.

С другой стороны, так как все они имеют не самый, мягко выражаясь, высокий уровень достатка, их росфоны в основном не содержат эдблокеров. Это означает, что около 50% экрана устройства занимает коммерческий контент — бесконечный плейлист рекламных роликов, транслирующих новые товары и услуги из мира китайских брендов. 24 часа в сутки. 7 дней в неделю. С включенным по умолчанию звуком. Хочешь потреблять рекламу в режиме no sound — плати. Хочешь ранжировать контент, отправляя особо неугодные ролики в спам, — плати. Хочешь установить официальный эдблокер по подписке — плати. Плати. Плати. Да, некоторые смельчаки устанавливают и взломанные хакерами пиратские системы защиты от вездесущей рекламы, но это в наше непростое время приравнивается к уголовному преступлению (аж до трех лет колонии в Западно-Сибирском округе, на границе с КНДР, или штраф в несколько десятков тысяч криптоюаней с пожизненном отказом в праве Интернет-доступа) — сегодня государство и корпорации жестоко расправляются с теми, кто встает на пути их бизнеса. Потому основная масса граждан РНКР призвана денно и нощно переваривать вязкую жижу рекламного полуфабриката, превращая свои мозги в неспособную свободно мыслить субстанцию. Жалкое зрелище, наглядно отражающее, насколько мы все обречены.

Я — не исключение. Просто мой нынешний (а если точнее, то с сегодняшнего дня — бывший) работодатель предоставляет бесплатный корпоративный эдблокер. Ну как бесплатный — его стоимость по умолчанию вычитается из моей зарплаты вместе с огромными (43%) налогами. В любом случае, эта штука, созданная самой корпорацией, жизненно необходима любому ее курьеру — иначе его эффективность будет сведена к минимуму. Представьте нашего брата, которому предстоит отработать около дюжины заказов всего за одну рабочую смену: его умственная концентрация должна быть предельно высока, а движения — резки и отрывисты. Может ли быть такое при беспрерывном потреблении адаптированной под отечественный рынок китайской рекламы? Нет. Совсем скоро ты превратишься в социальный овощ, немое стадо, лишенное силы, воли и силы воли. Будешь только и делать, что безвольным кивком головы подтверждать очередную покупку в конце очередного псевдопозитивного видео. Жалкое зрелище. Но именно так живет наше общество постпотребления: бренд синтезирует контент, контент провоцирует клик, клик редуцирует мозг. А в центре сего порочного круга возвышается Господин КриптоЮань, смотря на эту ментальную гомосексуальную оргию, подобно строгому тюремному надзирателю. Такой вот вечный электрический стул для твоего порочного разума, подсевшего на дешевую диджитал-стимуляцию. Наслаждайся.

* * *

Уверенным шагом я перешел подземный переход и вышел на площадь перед вокзалом, в центре которого возвышался исполинских размеров памятник нашему Великому Верховному Правителю, планомерно превратившему страну за годы своего долгого правления в огромный сырьевой придаток красного китайского дракона. (Что было дальше, мы знаем: в течение двадцати с небольшим лет огромная часть восточных земель перешли Большому брату, а миллионы китайцев беспрепятственно въехали в Россию — и в первую очередь в Москву и Питер — счастливо оставшись здесь на весьма выгодных для жизни условиях и эксклюзивных льготах.) Глянул на памятник — перекрестился, как это делают все местные, — и зашел на вокзал. Минул рамки металлодетектора, спокойно посмотрел в камеру наблюдения по просьбе хмурого охранника. Медленно прошел через кишащий бегающими туда-сюда людьми, в основном азиатами, вокзал. Не замедляя шаг, нашел глазами нужный мне поезд на 3D-табло: здесь, как и на всех остальных московских вокзалах, каждый состав идет в Китай, включая нужный мне «Москва — Гуанчжоу» (ведь, как известно, из РНКР больше никуда и не выехать). Вышел на перрон. По пути достал из рюкзака росфон, но он отказывался включаться: видимо, вырубился от удара, после падения из окна. Это хорошо — больше Наталья не будет выносить мои и без того вынесенные мозги…

* * *

Я с усилием надавил на метки респиратора указательными пальцами обеих рук — в ответ гаджет пискнул и нехотя отсоединился от кожи лица, как всегда, больно потянув ее за собой.

В голову ударила тяжелая смесь из спертого воздуха и жарких ядовитых паров, ставших привычными спутниками новой реальности — реальности, которую своими руками создала раса якобы разумных (а на самом деле откровенно безмозглых) аборигенов, сознательно угробивших биосферу в обмен на глупые технологические побрякушки, рабами которых эти аборигены с радостью стали. К середине XXI века мы критически изменили климат этой планеты, затопив целые государства и перевернув привычные сезоны с ног на голову. Спровоцировали новые военные конфликты, миграции, голод и очередной масштабный финансовый кризис. Устроили сверхмассовую резню в виде глобального массового вымирания видов. Сделали окружающую среду враждебной и непригодной для жизни. И все для чего? Чтобы продолжать сжигать ископаемое топливо, несмотря на то, что оно уже на исходе (по крайней мере, так говорят эксы), и покорно спускать заработанные в бесконечном круговороте страданий виртуальные гроши на средства самозащиты от всех этих напастей, включая чертовы респираторы, защищающие наши хилые тела от быстрой и мучительной смерти? Кто мы, если не самый жестокий вид в истории Земли — причем жестокий не только к этой планете, ее флоре и фауне, но и к самим себе?

После снятия фильтра виски тут же загудели, легкие сдавило, а в глазах потемнело, будто меня поместили в газовую камеру смертников. Мне стало действительно тяжело дышать — и на этот раз психосоматика была не причем. Я тут же опомнился и резко надел фильтр обратно, жадно глотнув воздух. Не знаю, какой урон я причинил себе, сняв респиратор с лица на открытом пространстве (моя самая базовая версия подписки таких данных не выдавала). Но это секундное помешательство стоило того — на мгновение я почувствовал запах той самой желанной и запретной свободы. Свободы, которая пусть ненадолго, но позволила мне почувствовать себя полноправным владельцем своей жизни...

Любовь Крупичитова

Один день из моей жизни 2050 года

«27 сентября 2050 года.
10:52 по московскому времени.
24 градуса по Цельсию, сухая и ясная погода, вероятность дождя 0,5%».

Именно такую голографическую надпись я увидела на плотно задернутой шторе, когда, открыв спросонья глаза, счастливо принюхалась к мятно-хвойному запаху, который недавно возник в моем домике-студии. «Спасибо, Алис!» — вежливо сказала я виртуальной подруге-помощнице и главной домоуправительнице моего жилища, которая каждый раз вовремя запускала этот «хвойный будильник» и следила за климатом в доме. Я хорошо помнила, как после установки Алисы Петровны (версия 50+ от Яндекса) решила неосмотрительно проверить, работает ли технология эмоционального искусственного интеллекта, и обругала виртуальную женщину за то, что та якобы не поняла мои инструкции по закупке яиц с определенным сроком годности. Алиса еще долго после этого случая предлагала мне онлайн-услуги психолога по управлению необоснованным гневом, поэтому я зарубила себе на носу разговаривать с ней максимально дружелюбно, чтобы избежать недопонимания.

«Какую музыку желаешь послушать, подруга?» — голос Алисы по тону был скомпилирован из голосов моих любимых певиц: Аврил Лавин и Глюкозы. И я специально выставила настройки таким образом, чтобы стиль общения был «дружелюбно-шутливый». Так мне было приятнее общаться с ней даже на серьезные и скучные темы типа заказа продуктов или оплаты налоговой декларации.

«Конечно, поставь Noice MC, “Yes Future!”» — в свои 58 я все так же любила иногда послушать рэп моей молодости, тем более с позитивным посылом.

Вообще я была не совсем обычной старушкой. Разменяв пятый десяток, я все так же сохранила интерес к жизни и самым разным ее проявлениям: от программирования игр до UX-дизайна. Я не стеснялась носить худи с обработанным нейросетью артом по мотивам «Сейлор Мун», красить седину в разные цвета и не переживать, что в 58 живу на берегу моря вдали от московской суеты с мамой в соседнем доме. Детей у меня не было, потому что мне не нравился прогноз генов, которые они могут унаследовать от меня в сочетании с тем человеком, от которого я их хотела. По этой причине мы в свое время расстались, но я ни о чем не жалела и жила ради себя.

К морю я переехала из шумного мегаполиса в поисках уюта, экологии, на волне модных трендов «дезурбанизация» и «российский дауншифтинг», поддержанных программой правительства «Шесть соток у моря, не знай горя!» и строительством отдельных кластерных IT-городков для ускорения в развитии науки и инноваций. В городке живут не только высококлассные специалисты, но также все, кто согласился соблюдать их правила, по которым не приветствовался высокий уровень шума, алкоголя, курения и конфликтного поведения. Проще говоря, сюда съезжались любители спокойной жизни и ЗОЖа: пенсионеры, мамы с детьми, молодые семьи на удаленке, люди с различными проблемами со здоровьем, интроверты, хикикомори и так далее.

Живу я в компактном умном домике-студии, где вся мебель трансформируется и передвигается так, что из спальни я легко получаю офис, кухню или спортзал в зависимости от желаний. Например, после приема душа и сушки меня и всего помещения горячим воздухом я хотела, чтобы комната приобрела функционал кухни, о чем немедленно сообщила своей виртуальной помощнице, которая в доме руководила буквально всем: от микроклимата, чтобы не возникали плесень и лишняя влажность, до безопасности: войти в дом без знания моего индивидуального блокчейн-ключа и кодовых голосовых фраз было невозможно. Причем Алиса очень точно могла понять, если фразы были записаны или произнесены под угрозой насилия.

Тем временем комната медленно превращалась в кухню. Послышался предупреждающий звук: это сенсорный сканер сигнализировал, что пространство проверено и можно начинать перепланировку. За 20 секунд кровать въехала в специальную нишу, открылись шторы, из пола выехали кресла и стол, сбоку появилась кухня, разблокировался доступ к холодильнику.

«Есть ингредиенты для 10 вариантов завтрака. На основе анализа твоего рациона и состава крови рекомендую овсянку со свежей земляникой из твоего аквапонного сада, сегодняшний греческий йогурт с завода неподалеку и зеленый чай с листиками смородины, конечно, без сахара», — порадовала меня советом «подруга».

«О'кей», — ответила я. Алиса в 90% случаев очень верно подбирала завтрак под мое настроение, погоду и уровень сахара в крови. Лет десять назад она спрогнозировала у меня вероятность диабета 2-й степени, если я буду злоупотреблять фастфудом, и я здраво рассудила, что замена большей части сахара на натуральные фрукты и ягоды будет не лишней.

Накинув джинсовку, я вышла в сад — посмотреть на рыбок в аквапонном аквариуме и собрать ягоды для завтрака. Очень удобно было то, что вся установка досталась мне в лизинг и окупалась тем, что продукты частично съедала я, а остальное продавала соседям через приложение и Алису. У меня были томаты, земляника и петрушка. У других жителей города — другие овощи и фрукты. Таким образом мы часто обменивались с помощью бартера, чтобы избежать платы корпорациям за проведение транзакций. Налоги с такого малого количества продуктов разрешали не платить в рамках акции по поддержке сельского хозяйства, малого бизнеса и частичной продуктовой автономии городов. Таким же образом многие держали небольшие загоны с курицами, козами и так далее. Были дебаты среди политиков о том, что автономия — это регресс промышленного производства и это опасно, но в итоге специально обученная нейросеть рассчитала, что такой подход позволит снизить логистические издержки и более справедливо регулировать цены на рынке продовольствия.

Тем временем рыбы были в добром здравии, земляника отлично созрела, и я собрала достаточно ягод для своей тарелки овсянки. Если честно, сад проверять острой необходимости не было, Алиса тоже за ним следила, а информация, по моему желанию, выводилась на дисплей планшета, закрепленного на моем предплечье. Устройство это было аналогом смартфона и планшета из 2020-х, только мягкое и с большим количеством функций, таких, как контроль пульса, давления и других параметров тела, чтобы легче было следить за здоровьем.

Вернувшись в комнату, я вынула из мультиварки готовую кашу (не спрашивайте, как она туда попала, это секрет Алисы). Пикнул сигнал доставки, значит, мой йогурт уже прилетел на дроне с ближайшего завода, и надо только вынуть посылку из специальной ниши, что я и сделала.

Когда продумывалась концепция умных домов с виртуальными помощниками и роботизацией, было принято решение не автоматизировать все процессы подряд на 100%: это лишило бы человека каждодневных рутинных занятий, которые, по последним исследованиям, способствуют успокоению нервной системы и укреплению здоровья.

Музыка давно была выключена, ведь Алиса знала, что я люблю есть в тишине. Йогурт был очень свежий и упругий, а ягоды отлично дополняли овсянку без сахара. Закончила я свою трапезу теплым чаем из выдвижного чайника, появившегося на столе, как только я доела кашу. Алиса очень точно рассчитывала время, которое у меня уходило на поедание определенных блюд. Я подозревала, что у нее также есть тепловизор, передающий ей данные о моем положении в квартире, но точно сказать было нельзя, Яндекс хранил в тайне свои технологии.

Убрав грязную посуду в специальную нишу, я подошла к стене, из которой обычно выдвигался шкаф, и та автоматически превратилась в экран с возможными сочетаниями одежды, походящими для сегодняшней погоды. Я могла бы сказать Алисе выбрать наряд за меня, но я по сути интроверт и не всегда хочу что-то обсуждать или уточнять вслух. Это одна из причин, почему я долго избегала покупки дома с виртуальным помощником: было некомфортно говорить с самой собой в пустой квартире.

Одев любимое синее платье с запахом и босоножки, я взяла в руки шляпку, сумочку и вышла из дома. Посмотрев на планшет, я удостоверилась, что мама еще спит. Затем я пошла в сторону чистого городского пляжа, где каждый день около двух-трех часов я посвящала чтению, лежа под зонтиком.

Улицы городка были чистые и мощенные плиткой. Было много лавочек и «мест тихого отдыха».

У пляжа находилась библиотека с бумажными книгами, которые можно было резервировать онлайн на определенное время. Люди все еще иногда читали бумажные книги, потому что их можно было перелистывать и случайно находить забытые любимые фразы и диалоги.

Я открыла книгу «Россия-2050. Утопии и прогнозы» и погрузилась в чтение, параллельно анализируя, что из предсказаний авторов сбылось, а что нет, и делая заметки в дневник и блог «Дзен».

На обед я пошла в общественную столовую, где насытилась в веганском отделе «Сбер-Яндекс-Елки-палки» тарелкой по акции «за 300 рублей бери все, что уместится», поскольку у меня оформлена подписка на пакет услуг от объединения компаний «Яндекс-Сбер-Газпром». Дополнительную скидку мне гарантировало еще и наличие акций этих компаний в моем инвестиционном портфеле.

После обеда я проведала маму, которая встретила меня в своем саду, и мы пошли на вечернюю прогулку и в городскую картинную галерею: сегодня был бесплатный вход по акции «третья музейная неделя месяца».

Около шести вечера я вернулась домой и села за работу: взяла новые фриланс-заказы по UX-дизайну, который все еще не был до конца автоматизирован и предполагал человеческий фактор как главную составляющую. Помимо этого я написала пару аналитических заметок в свой блог, придумала диалоги для NPC из чужой игры, точнее, отредактировала диалоги, придуманные нейросетью, задала ей направления для развития сюжетных линий. Один-два часа я потратила на освоение новых программ и технологий, чтобы не отстать от жизни.

Проверив на ночь инвестиционный портфель и то, как его проконтролировала Алиса, я поужинала рыбой с макаронами, проверила показатели организма и легла спать.

Жизнь была хороша.

Я 57-летний фрилансер с домиком у моря.

Шел 2050 год.

__________________________________________________________________________________________________________________________________

Анастасия Ермакова

Роковая ошибка

Ровно в 6:30 у Марианны прозвенел будильник. В Объединенных Штатах Законии начинался новый продуктивный день.

Марианна посмотрела на календарь — 27 сентября 2050 года, а это значит, что сегодня по плану у нее много дел.

Первым делом — оплатить ЖКХ. Вчера пришел счет за капитальный ремонт и отопление в строящемся доме, в котором Марианна купила пару лет назад квартиру. Дело полезное, нужное.

Затем нужно зайти в поликлинику, сделать плановый 14-й укол от заячьего энцефалита; в новостях говорят, что в этом году эпидемия разбушевалась не на шутку.

«Кстати, нужно будет пожаловаться на этих маргинальных Ягодкиных, ходят непривитые. Это же угроза для общества! Удивительно, как они еще не заболели! Страшно жить рядом с такими, хоть они и платят штрафы. А мне что, легче от этого штрафа, если они меня чем-то заразят?» — рассуждала Марианна, накидывая на плечи халат и направляясь в ванную.

— Тррр! Тррр! — прозвенела магнитная рамка в дверях комнаты.

— Ах, опять я забыла выложить пилочку для ногтей из кармана! — воскликнула Марианна и поспешно выложила пилку в маленькое окошко рядом с рамкой.

Индикатор мигнул зеленым: «Можете проходить». Марианна машинально кивнула головой.

«Так, что у нас дальше. После обеда забегу в Минсборинформ, сдам пробу ногтей и волос. Брр, еще надо купить баночку для мочи и... Ну, надо так надо! Это для нашей же безопасности. Далее сниму данные с передатчика Бенедикта».

— Да, мой хороший? — Марианна провела рукой по мягкой шерсти примостившегося на стиральной машинке рыжего кота. — Ты у меня сегодня не переел? А то меня оштрафуют, обжора!

«Нужно проверить, не слетел ли датчик подачи корма в автомиске.

Так, ну и вечером не забыть отправить список просмотренных сайтов новому начячейки. Интересно, что случилось со старым? А впрочем, все равно. Лучше об этом не думать».

— Ах, боже мой! — Марианна побледнела. — Я же забыла вчера передать данные об одобрении внешней и внутренней политики нашего триумвирата! Срочно нужно…

Марианна не договорила. В мозгу что-то чирикнуло, на Марианну обрушилась тьма. Ее чип отключили — Законии не нужны были такие недобросовестные граждане.

__________________________________________________________________________________________________________________________________

Анастасия Полева

20 — 50

Сегодня мне 20, но однажды я проснусь, и мне будет 50. Каким-нибудь днем 27 сентября 2050 года.

Я закрываю глаза и представляю:

Другую жизнь или другого героя?
Кто я? Кем была? А кем стала?
Получается странная история.

Назову себя… а впрочем, неважно. Я есть, был или была и буду просто я. Без имен и смыслов. Есть только время — 27.09.2050.

Я еще современен, но уже не молод. У меня еще есть мечты и стремления, но уже нет тех сил и амбиций. TikTok, мое странное прошлое, искусственный интеллект и нейронка — привычки настоящего, андроиды — ближайшее будущее. И вот я просыпаюсь этим осенним утром.

На улице стоит жара, потому что глобальную проблему глобального потепления все любят только обсуждать, а не решать. Поворачиваюсь на бок, тянусь и встаю. На кухне меня уже ждет крепко сваренный моей умной квартирой в Химках кофе. Я открою свой какой-то там умный фон и начну первое совещании на своем голографическом дисплее. А затем еще одно и еще... и так до выхода на работу.

Я сяду в фуникулер и доеду до своего офиса, по дороге ответив на еще несколько сообщений по работе. Я ведь уже взрослый дядя или даже взрослая тетя, которая с 20 лет врезалась в гонку за успех. И вот я сижу в своем офисе, гоняю подчиненных, провожу летучки, совещания, созвоны — и так будет завтра, и так было вчера, и так будет до тех пор, пока меня не покинет разум. И получается, что это и есть мой идеал? И это то, к чему я все 30 лет стремился? В какой момент прошла та грань, когда я из воодушевленного подростка с мечтами стал взрослым, уставшим от собственной жизни? Как же хочется в свои 50 не потерять себя 20-летнего и, проснувшись утром 27 сентября 2050 года, подумать о своих желаниях, а не о планах этого будущего мира на меня.

В обычный жаркий для этого времени года день около дороги стояла раздетая по пояс дюжина мужиков. На их ногах были штаны из плотной материи, которая давно приобрела оттенок лежащей по обочинам пыли, а на их голые ступни были надеты изношенные в хлам кроссовки. Над горизонтом виднелась и привлекала всеобщее внимание тонкая серая полоска — что-то, чего в обычный день здесь не увидишь.

— Макарыч говорил, что сегодня дождь.
— Когда?
— Утром, у колодца.
— В прогнозе дождя нет.
— В прогнозе я знаю, что нет.

Дождь волновал мужиков, так как от него зависел сегодняшний — и не только сегодняшний — заработок. Мужики работали на волоке — перетаскивали машины с одной трассы на другую.

— Да не будет сегодня дождя. В этом месяце уже был, осень еще нескоро… Откуда?
— Говорили, что постепенно начнут возвращаться.
— Ты больше слушай, они 10 лет говорят.
— Это не те говорили, а другие. Этих я не слушаю.
— А что, другие, думаешь, не врут?
— Врут не врут, а про дожди они только сейчас заговорили.

Разговор прервал один из мужиков — единственный из всех одетый в рубашку.

— Так, начинаем готовиться, едет по предоплате. Корзины где?

Мужики засуетились и вышли на центр пустой дороги. Один из них достал из высоких зарослей борщевика на обочине несколько плетеных из прутьев корзин, набитых бутылками с домашним самогоном.

— Если дожди вернутся, может, в сельхоз надо заходить, а, мужики?
— Да ну, я бы не брал, дохлые бумаги.
— Ты, Роман Сергеич, экономически мыслить не умеешь. В сельхоз надо заходить, если на носу кризис — засуха, ураганы... Личные хозяйства положит в первую очередь. А глобалисты диверсифицированы, у них теплицы.
— Все ты знаешь, Геныч, а сам в минусе второй месяц.
— Господа бурлаки, повторяю, готовимся, — снова прервал беседу главный в рубашке.

Вдалеке из-за поворота показался бесшумный водородный электрокар. Мужики достали из мешка канаты и приготовили крепеж. Когда машина приблизилась, главный в рубашке вышел вперед и широко заулыбался.

— Корзины, корзины не забываем, — процедил сквозь улыбку он остальным. Мужики взяли корзины и презентабельно расставили возле себя. Машина остановилась, и мужик в рубашке подошел к окну.
— Приветствую, Тихон Олегович!
— Здарова!
— Ваш маршрут по стандартному до Рижского шоссе, 116-й километр. Будет два часа примерно.
— Ага.
— Не желаете в дорожку домашнего? — мужик поднял одну из корзин — Есть чистый, на яблоках, грушах, сливах. Есть наш фирменный — на грибочках в меду.
— На грибочках? Тех самых?
— Ну а то! Это уже не в дорожку, само собой. Хотя кому как.
— Хаджи, самогон на грибах — не хочешь гостинец увезти?
— Почем?
— На грибочках три с половиной пол-литра у нас, — ответил мужик в рубашке.
— Дороговато будет... За три может? — Хаджи, несмотря на нерусское имя, явно хорошо знал особенности местного ценообразования.

Мужик в рубашке на пару секунд замялся и растерянно залепетал:

— Ну как три... Это же фирменный напиток, грибочки прошлогодние, в пасечном меду консервированные... Такой больше не найдете, у остальных ведь все на порошках...
— А, ну ладно, давай. Возьмем бутылочку.
— Ну вот, другое дело! А я вам в корзиночке отдам — сами плетем, ручная работа. Самогоночку выпьете, а корзиночка останется.

Пока шла торговля, остальные мужики давно закончили крепить канаты и приготовились тащить. Мужик в рубашке нагнулся к Тихону и негромко обратился:

— Тихон Олегович, если вдруг что, наберите меня. Если есть возможность, в поддержку не надо — отзвонитесь, все решим. А то они нас там, в этом СберВолоке, ну, не любят...
— Не вопрос!
— За старшего остается Федор Геннадьевич, если что — вот он, самый опытный.

Машину взялась тащить ровно половина из дюжины мужиков — по трое на один канат. Остальная половина, как и мужик в рубашке, осталась стоять на обочине в ожидании других клиентов. За день одна артель могла обслужить по три-четыре машины, но таких удачных дней почти не случалось — две ходки уже считались удачей.

Мужики стянули машину с трассы на проселочную дорогу и, упираясь рваными кроссовками в грунт, принялись тянуть. Тихон и Хаджи сидели в салоне и смотрели что-то на лобовом экране. Для Хаджи путешествие через волок все еще было в диковинку — в Западной Европе, где он жил, таких услуг просто не существовало. Попасть с одной трассы на другую можно было только по легальным дорогам, и ехать, как в России, по 100 км и больше до ближайшего переезда не приходилось. О том, чтобы проехать нелегально самоходом, не шло и речи — это было строго запрещено правительством еще до начала большого топливного кризиса.

— Хаджи, а что, у вас там в Европе, говорят, с дорогами стало не очень? Зарядиться негде, автопилот перестает ловить? — спросил Тихон, прочитав мысли попутчика.
— Да, устаревают. Но дорог у нас больше, все равно ездить проще.
— Ну, у нас такие расстояния...
— Тихон, а эти люди, — Хаджи указал на тянущих машину мужиков, — они только этим зарабатывают? Неужели хватает на жизнь?
— Они здесь селятся по краям дорог. Это для них как подработка скорее, чтобы деньги были. А так живут они натуральным хозяйством — сады, грядки. Раньше был скот. Потом, когда запретили, перешли на охоту.
— Охоту?
— Да, дичи сейчас много. Говорят, даже с избытком.
— Они живут в коммуне?
— Семьями, скорее, деревнями. Хотя, по-разному бывает, кто-то и из города перебирается.
— Зачем?
— Ну как зачем... Москва не Берлин, здесь бывает нелегко, — ответил Тихон и сделал погромче видео на экране.

Мужики, продолжавшие тащить электрокар, большую часть пути шли молча и смотрели в землю. Только шедший первым в левом ряду Геныч время от времени поглядывал в сторону горизонта. Серая полоска, видневшаяся на западе, никуда не делась.

— А что, Макарыч правда дождь предсказал? — спросил Геныч.
— Да кто его знает. Надо было у Вани спросить, что он ему именно сказал. Макарыч такое иногда скажет...
— Я утром у колодца был и Макарыча там видел. Но мне про дождь он ничего не говорил.
— То, что Макарыч утром у колодца отходит от вчерашнего, — это понятно. Его уже, видать, и грибная не берет.
— А он грибную и не пьет, он ими давно уже обычную закусывает. Говорит, спирт все там в грибах убивает, если настаивать.
— Так что, Макарычу не верить, значит?
— Да почему не верить... Макарыч правда погоду чувствует. Нос у него чуткий. Малейшие колебания влажности улавливает. Говорит, слизистая чувствительная, особенно летом, когда сухо.
— Зимой-то, пока дожди льют, он и не выходит, по три месяца сидит в конуре.
— Можете что угодно про Макарыча говорить — пьет, то да се, — но он голова. Я с ним в город ходил. Он там со всеми разговаривает как на одном языке.
— До очередной депортации, — ухмыльнулся Роман Сергеич.

Пока мужики разговаривали про Макарыча, Геныч продолжал всматриваться в горизонт. Зрение Геныча уже давно подводило, но он тем не менее был уверен, что серая полоска медленно увеличивается в размерах.

— Давайте-ка поднажмем. Не нравится мне это...

Мужики чуть ускорились — пассажиры это заметили и начали подозрительно смотреть сквозь лобовой экран.

— Они теперь спешат? — спросил Хаджи.
— Может, от графика отстают. Хотя по карте мы почти половину проехали, а еще даже час не прошел… Странно.

Мужики тащили изо всех сил. Геныч перестал поглядывать на горизонт — было уже очевидно, что серая полоска приближается, причем с каждой минутой все быстрее и быстрее. Все еще был шанс, что дождь пройдет мимо или мужики успеют добраться до шоссе, но умудренный опытом Геныч, как обычно, готовился к худшему и думал о том, стоит ли предупредить пассажиров заранее.

— Геныч, ветер-то прохладный. Прав был Макарыч, видимо.
— Мужики, давайте, не отвлекаемся, должны успеть! — Геныч подстегивал коллег. — Не теряем ритм, иначе застрянем тут...

Мужики поднажали еще, но теперь каждое усилие едва прибавляло им скорости — темп и так был близок к максимальному. Пассажиры беспокойно поглядывали на окружающую природу. Деревья и травы, еще недавно пребывавшие в абсолютной летней неподвижности, теперь нервно раскачивались.

— Тихон, похоже, будет дождь. Вдалеке туча, — сказал уже очевидную вещь Хаджи.
— В прогнозе ничего не было... Я специально смотрел утром.
— Мы доедем?
— В дождь волоки не работают. Только если асфальтированные. Здесь все размоет.
— Застрянем?
— Застрянем не застрянем, но ехать явно не сможем.
— И на сколько это?
— Не знаю. Позвоню-ка я их главному.

Тихон набрал Игоря — мужика в рубашке, оставшегося на трассе. Ветер снаружи усиливался.

— Але, здравствуйте. Да, это я. Мы вот проехали половину, но похоже, что может дождь пойти... Да, дождь. Почти уверен. Хорошо, жду.

Ответивший на том конце Игорь в это время был занят поисками Макарыча. Игорь уже понял, что погода меняется, но верить в дождь все еще отказывался. И все-таки на случай, если пассажиры застрянут, он скорее хотел к ним выйти с продуктами и сухими вещами. Макарыч был нужен Игорю, чтобы заболтать пассажиров — в этом случае был шанс, что они хотя бы не станут забирать аванс. Сам Игорь в коммуникациях силен не был, хотя и считался на волоке главным из-за бухгалтерских талантов.

Игорь нашел Макарыча сидящим на дереве рядом со своим домом. Макарыч иногда залезал туда по лестнице и просто сидел часами, смотря вдаль. Все давно привыкли к его странному поведению, тем более что вреда от Макарыча не было, а польза иногда случалась.

— Макарыч, нужна помощь. Ты про дождь говорил?
— Ну?
— Пойдем на волок, там наши. Застрянут, видать.
— Застрянут, конечно.
— Будешь пассажиров развлекать, с меня потом, как обычно.
— Ну пошли.

Бородатый Макарыч слез с дерева, зашел в дом за старым дождевиком и, подождав, пока Игорь вернется с мешком еды и вещей, отправился с ним на волок. Игорь шел впереди и то и дело оборачивался. Полоска на горизонте уже превратилась в отчетливую тучу, под которой — теперь в этом не было сомнений — виднелась стена проливного дождя.

— Дня два, а то и три, пока все высохнет, — пробурчал Макарыч.

Игорь не отвечал — ему все еще хотелось верить, что пронесет.

— Макарыч, ты лучше скажи: если ты утром чувствовал, что будет дождь, почему не сказал?
— Я Ивану сказал.
— Мы уже клиента приняли, когда он передал.
— Мне утром тяжело было до тебя идти.
— А теперь не тяжело на середину волока тащиться в дождь?
— Нормально, я люблю дождь.
— Летом все любят... Вот только одежечку все тоже хотят, обновочки, компьютер подлатать... Откуда денюжки, Макарыч, на все это? Я, может, тоже не прочь по лужам попрыгать, а зарабатывать на чем? Если меня спросить — дождь дождем, а я за засуху. Так надежнее.
— Без дождя совсем ничего не вырастет.
— Да и хоть бы засохло это все, летом и так ничего не растет. Зимой заготовим.
— Зимой померзнет все. Зима холодная будет.
— Это-то ты откуда знаешь?
— Читаю сообщество англоязычных синоптиков.
— И что пишут?
— Что зима эта в России холодная будет. За людей боятся.
— Да, конечно, куда нам до англоязычных синоптиков, все тут померзнем, — раздраженно ответил Игорь.

За считанные минуты туча накрыла небо. Вскоре полил проливной — можно сказать, тропический — дождь. Ветер гнул деревья вокруг поля, через которое шли Макарыч и Игорь, а где-то над облаками время от времени вспыхивало и раздавался гром. Макарыч и Игорь сняли кроссовки и шли босиком, наступая по щиколотку в черную грязь. Идти становилось все труднее, и в какой-то момент они остановились.

— Перезвонить забыл...
— Кому?
— Ну кому-кому, клиенту.
— Я думаю, ему уже все равно.
— В каком смысле?
— Они же грибную из корзины взяли.
— Ты думаешь они ее там уже того?

Макарыч пожал плечами. Туча начала рассасываться так же быстро, как и пришла. Вдалеке уже поблескивало желтым солнце. Чуть только дождь ослаб, насквозь промокший Макарыч встал и предложил идти дальше. Игорь, растеряв все боевое настроение и окончательно смирившись, теперь шел сзади спешащего Макарыча.

Несмотря на непролазную грязь, Макарыч и Игорь добрались до машины быстро — дождь едва-едва успел закончиться. Еще издалека завидев электрокар, Игорь понял, что тот увяз практически по днище. Придется не просто ждать, пока дорога высохнет, но и звать подкрепление с лопатами.

— Ну вот, я тебе говорил, — бодро кивнул Макарыч.
— А?
— Смотри.

Макарыч указал в сторону поля. Там, в стороне от дороги, Тихон Олегович и Хаджи бегали друг за другом по полю и, хлюпая по грязи, громко смеялись. Мужики в это время терлись рядом с машиной, изучая дорогую модель.

— Эй, видели? — всем прокричал Макарыч, показывая рукой на небо, в котором образовалась цветастая радуга.

Все посмотрели наверх.

— Я слышал, что над Россией радуги не бывает... — удивленно сказал Хаджи, остановившись.
— Стереотипы, — ответил Тихон и по-дружески приобнял иностранца.

Сегодня 27 сентября 2050 года. Мы в рейсе уже 101 день. За иллюминатором осень. И шторм. Моя любимая погода… Выходить на палубу сейчас опасно, но я часто рискую, потому что не могу отказать себе в удовольствии почувствовать сбивающие с ног порывы ветра и брызги ледяного моря в лицо.

Вернулась в каюту. Как же здесь хорошо — тепло, уютно... Все так по старинке — вот дубовый стол, вот простенький стул. На стене расположился бумажный календарь, над окном (уже сколько лет не могу избавиться от привычки называть иллюминаторы окнами) висит плакат со знаменитым четырехмачтовым барком «Седов». Под потолком привинчены лампочки, дающие мягкий свет. Наверное, в таких каютах и жили знаменитые ученые-путешественники конца XIX — начала XX века.

Даже дневник вот с собой захватила — и пишу в него по старинке, обычной ручкой и обычными чернилами. В такое время года и в таком месте хочется поскорее забыть обо всех компьютерах, ультра- и нанобуках, виртуальной реальности и прочих атрибутах жителя XXI века.

Интересно, как там материк? Что успело поменяться за последние три месяца? В последние годы Россия развивается так стремительно, что не все успевают адаптироваться… Я вот — точно не успеваю. Хорошо, что есть возможность пережидать перемены на корабле, вдалеке от городской суеты. Плохо, что когда ты возвращаешься на материк — мир вокруг каждый раз какой-то… не совсем такой, каким был три-четыре месяца назад.

Еще 30 лет назад наша страна не мчалась в будущее с такой скоростью. Если бы мне кто-нибудь в 2021 году сказал, как много всего поменяется в следующие несколько десятков лет, — честно, я бы в жизни не поверила. Однако… однако мир изменился. И он продолжает меняться в бешеном темпе. А пока что мне хотелось бы поговорить с тобой, мой дорогой читатель, о тех переменах в нашей стране, которые я успела прочувствовать к своим 54 годам.

1. Климат

Помнишь, читатель, как в 2020-х ученые начинали бить тревогу? Что, мол, «ледники растают и восполнится Иордан»? А мы еще тогда так спокойно к этому относились — ну тают и тают. Мы даже подумать не могли, НАСКОЛЬКО стремительно начнет расти температура в последующие 30 лет. К счастью, еще в 2021 году правительством был разработан план реагирования на климатические изменения, и с каждым последующим годом он дополнялся и корректировался.

Конечно, в первую очередь план касался зоны многолетней мерзлоты, ее глубина и ареал распространения из-за глобального потепления стали резко сокращаться. В 2030-м кто-то из ученых предложил концепцию ледяных городов (по моему мнению, этот товарищ был большим поклонником Стивена Кинга), перекрытых сверху огромными изотермическими куполами, поддерживающими внутри себя исторически сложившийся температурный режим. В дополнение к такой фантастической технологии другой ученый-грунтовед разработал новое вещество — «холодный» цемент, который был способен длительное время поддерживать отрицательные температуры. Инъекции из такого цемента должны были вводиться по всей площади «подкупольной» зоны и за ее пределами на расстоянии в несколько километров, чтобы поддерживать «вечность» вечной мерзлоты.

Через три года первый проект купола был разработан. Еще через пять лет, в 2038 году, было завершено строительство нескольких таких куполов — в Норильске, Воркуте, Магадане. Спустя три года эффективность технологий была доказана, и такие купола стали разворачивать по всем крупным городам, находящимся в зоне распространения многолетнемерзлых грунтов.

Только вообразите — оазисы льда и холода в цветущих равнинах Сибири… Ведь уже начиная с 2040 года потепление в Сибири стали замечать не только ученые. За какие-то пару десятков лет (буквально на моих глазах) этот пустынный край стал превращаться в очень приятное для жизни и отдыха место.

А что в это время творилось на юге России?

Климатические изменения затронули и его. Запасы подземных вод Кубани и Крыма стали значительно уменьшаться в объеме и не давали воду питьевого качества. В связи с этим была внедрена федеральная программа по масштабному опреснению морской воды из Черного моря. Прототипом проекта послужил опреснительный опыт Дубая. В Ростовской области и Ставропольском крае были придуманы воздушные увлажнители для сельскохозяйственных работ, многие поля были оборудованы конденсатоуловителями водяного пара — благодаря этим мерам удавалось не сбавлять обороты в производстве зерновых культур, и последствия климатических изменений в этих регионах были несколько смягчены.

В 20-х годах очень нашумела история про отданную Китаю сибирскую тайгу, которую вырубали под корень. С ней вышло иронично — китайцы ее сами вырубили, а потом сами же и начали засаживать. А все почему? Потому что из-за вырубленного леса активизировались пыльные бури на севере Китая. Деревьев, укрывающих почву от эрозии, больше не было, поэтому ветер мог абсолютно беспрепятственно сдувать пыль с огромных площадей и нести все это в сторону страны. Жители запаниковали и мало того что начали активно высаживать тайгу обратно (причем за свой счет!), так еще и успели за пару лет придумать какое-то удобрение, которое ускоряло рост хвойных пород примерно раз в пять.

На сегодняшний день русская тайга постепенно возвращает себе отобранные территории. Да и китайцы радуются — количество пыльных бурь у них сократилось.

2. Полезные ископаемые

Предрекаемый учеными кризис в минерально-сырьевой отрасли России накрыл нас в 30-е годы. Все заведенные еще в Советском Союзе месторождения были практически выработаны. Новые открытые не справлялись с установившимися темпами разработки, но требовали значительных вливаний средств. Технологии в сфере добычи полезных ископаемых развивались далеко не так стремительно, как хотелось бы.

На фоне набирающего обороты кризиса в металлургической и нефтедобывающей отраслях ученые возвращаются к заброшенным в 20-е годы исследованиям грибов Fusarium oxysporum, способных извлекать золото из земли и накапливать его внутри себя благодаря развитой грибнице. Изначально идею с грибами рассматривали только применительно к месторождениям зоны гипергенеза (коры выветривания). Но после старта активных генетических исследований и экспериментов ученые выяснили, что глубину проникновения грибницы можно увеличить с нескольких метров до сотен, что значительно расширяло поле деятельности.

Спустя десять лет исследований, опытов и экономических расчетов мировая общественность согласилась с тем, что эти грибы — спасение всей золотодобывающей промышленности и перспективный способ добычи редкоземельных и радиоактивных элементов. По всему миру стали возникать «грибные» месторождения. Словно после дождя…

3. Наука и образование

Научно-техническая партия. В связи с необходимостью быстро адаптироваться под глобальные изменения, особенно в сфере экологии и в технологическом сегменте, правительство России в начале 30-х предложило создать новую партию, объединяющую ученых из передовых областей науки. Она так и стала назваться — Научно-техническая партия (НТП). Я восприняла эту новость как гром среди ясного неба. Это я сейчас понимаю, что все эти идеи — часть одного большого плана по трансформации России в новое государство, идущее вровень со временем. Но тогда все научное сообщество смотрело на правительство с подозрением: еще бы, столько лет с поддержкой науки в стране было туго, и тут на тебе — официальное признание государства, что наука важна, нужна и более того — с ней поделятся кусочком власти и предлагают ей возможность действительно влиять на ситуацию в стране.

А аргумент у этого нововведения был следующий: России нужно учиться оперативно внедрять научные разработки в реальность, и для этого необходимо, чтобы ученые могли сообщать о своих идеях непосредственно в Думу, минуя весь исторически сложившийся колоссальный бюрократический аппарат. Вдобавок к этому государство надеется, что благодаря новой партии у представителей различных областей знаний появится куда больше возможностей заниматься совместными проектами и дополнять идеи друг друга. «Наука — во имя прогресса и процветания» — таков стал официальный девиз НТП.

Был даже придуман онлайн-сервис, который позволял любому человеку написать самую сумасшедшую идею и отправить запрос в партию. Специальная комиссия рассматривала их, и если идея была рациональной и экономически выгодной, то специалистами разрабатывался план по ее реализации, а человеку выплачивали премию и вписывали его в патент (или приглашали принять участие в дальнейшей разработке, если автор владел необходимыми знаниями).

Именно так и появилась та безумная идея изотермического купола над городами в зоне вечной мерзлоты. Удивительно, правда?

Образование. Одновременно с появлением НТП в России начал серьезно пересматриваться подход к научно-техническому образованию. Последние 20 лет в нашем обществе стала активно внедряться идея, что быть инженером — это очень здорово и даже престижнее, чем айтишником. Зарплаты инженеров стали сопоставимы с зарплатами программистов и тестировщиков ПО. Люди начали активно выбирать инженерные направления, научно-технический кадровый резерв страны стал активно восполняться. Возникли новые академгородки на Сахалине, в Якутии, на Чукотке — аналоги Кремниевой долины в США и Сколкова в Москве. Очень модным стало направление робототехники и автоматизации систем управления — с появлением новых технологий в этих сферах появилась масса ответвлений под абсолютно любой вид бизнеса.

Кстати, раз уж мы заговорили о Чукотке… Много ли ты слышал о ней, читатель, в 2021 году? А теперь — теперь о ней говорит весь мир. Еще бы, первый регион, который внедрил у себя грибные золотодобывающие плантации! Именно здесь родилась новая наука — микробиогеология, связывающая между собой геологию и биологию. Именно здесь находится крупнейший в мире микробиогеологический научный центр, занимающийся изучением адаптации грибов вида Fusarium oxysporum к различным биологическим, геологическим и гидрогеологическим условиям. И именно здесь находится крупнейший в Европе Центр генетики и биоинженерии грибов. Ходят слухи, что творят в нем поистине поражающие воображение вещи — выращивают грибы размером с трехэтажные дома и даже ставят эксперименты над «грибным интернетом», пытаясь найти возможные каналы коммуникации с этими недорастениями-недоживотными.

4. Здоровье и демография

Демографическая ситуация в стране с каждым годом становилась все хуже и хуже. Тенденции к снижению численности населения сохранялись, и никакие стимулирующие выплаты как молодым родителям, так и пенсионерам не помогали совершенно. И тут, где-то примерно в начале 30-х, правительство решилось на оригинальный ход. Одной из секретных микробиологических лабораторий в сотрудничестве с не менее секретной лабораторией генетики человека было поручено разрабатывать вещество, способное продлевать цикл жизни у клетки человеческого организма. Как выяснилось, эти работы были очень хорошо профинансированы, видимо, поэтому результат не заставил себя долго ждать. Уже спустя три года после старта проекта общественность заговорила о новой «чудо-вакцине», способной омолаживать организм и продлевать молодость. Тогда еще ходили только слухи и активно разыскивались добровольцы, готовые на свой страх и риск опробовать на себе это средство.

«Какая выгода стране бесплатно омолаживать свое население?» — спросите вы. На самом деле все оказалось очень просто, но додумались мы до этого не сразу. С помощью этой вакцины — «молодильного яблока» убивались сразу два зайца: первого звали «налоги», а второго — «сокращение смертности среди трудоспособного населения» (в принципе, второй заяц был близок по назначению к первому). Согласно исследованиям ученых, проведенным в 2024 году, средняя продолжительность жизни в России сравняется с европейской примерно к 2060-м годам. А это означает, что количество нетрудоспособного населения (то есть пенсионеров) начнет постепенно расти, а количество новорожденных каждый год будет постепенно уменьшаться. Экономисты посчитали, что бюджет страны не выдержит такую серьезную нагрузку на социальную сферу.

В связи с этим очень быстро была организована оперативная группа ученых, которые уже спустя несколько лет смогли разработать инновационное лекарство, избирательно действующее на клетки и на генном уровне программирующее их в определенный период жизни существовать дольше. Еще пять лет (до 2040 года) это вещество проходило испытания на добровольцах, и вот уже к концу 2045 года заканчивалась первая масштабная кампания по вакцинации новой «Янгэпл», как ее в шутку прозвали россияне. Я привилась в 2046-м, в начале второй кампании, и сейчас, спустя четыре года, уже вижу серьезные результаты. Мой организм в свои 54 чувствует себя на 35, и мое тело выглядит так же. На пенсию мне теперь выходить не раньше 80, да и честно — я и не хочу туда. Пока есть возможность жить полной и насыщенной жизнью — я буду это делать, даже если срок уплаты налогов государству увеличился еще на 20 лет.

Говорят, средняя продолжительность жизни (при условии прохождения ревакцинации раз в год) увеличится до 100–120 лет (в зависимости от индивидуальной адаптации к компонентам вакцины). Какое изобретение может быть чудеснее?

5. Строительство

Сколько боли и негодования принесли России бесчинства девелоперов в первых двух десятилетиях XXI века… Все вы, наверное, хорошо помните гетто на конечных станциях метро и на остановках автобусов в крупных городах. Одноликие, удручающие, давящие и душащие башни-дома, отбирающие последние клочки неба, — такими были жилые кварталы. Да почему были — они, в общем-то, никуда и не делись, но, к счастью, к середине столетия строить начали наконец-таки НОРМАЛЬНО.

Девелоперы отчаянно пытались нас убедить в том, что лучше однушки на 17-м этаже где-нибудь на Парнасе или в Люблине с видом на голого соседа не может быть ничего. И у них, кстати сказать, неплохо это получалось. Однако с появлением новых транспортных технологий и заменой электричек на маглевы проблема транспортной доступности центра городов стала спадать. Огромные расстояния стали преодолеваться в считанные минуты, и поэтому спрос на «человейники» резко упал. Люди поняли, что могут жить куда более экологично, вдали от пыли и шума центра, но при этом добираться до него за 10–20 минут. Какой смысл ютиться всей семьей в двушке где-то на окраине Москвы, если можно купить себе целый огромный двухэтажный дом на берегу озера в лесу и спустя полчаса быть на работе в самом центре?

Половина застройщиков обанкротилась, а другая… другая резко смекнула, что многоэтажки — это теперь не модно. По всей стране стали появляться новые районы из малоэтажной и коттеджной застройки. В моде теперь — индивидуальность и экологичность. Внезапно оказалось, что все тысячи гектаров земли в Сибири очень даже нужны и ценны — там стали появляться новые прототипы будущих городов, соединенные единой скоростной транспортной сетью. Россия наконец-то осознала всю прелесть пребывания на первом месте в мировом рейтинге по количеству квадратных километров.

6. Политика

Дорогой читатель, ты, наверное, помнишь, как накалялась в мире обстановка в начале 2020-х, после эпидемии COVID-19? Думаю, что и тот 2029 год, когда мир был на грани третьей мировой войны между Западом и Востоком, тебе тоже хорошо запомнился. Тогда перепугались все. Казалось бы, есть прекрасный учитель — история, чьи уроки получены ценою миллионов жизней. Однако мы, люди, существа забывчивые…

Я не политик и не стану углубляться в тонкости международных отношений. Но хочу сказать, что тот год стал переломным для всего мира. Люди поняли, что достигнутый ими к 2030 году уровень прогресса в сфере военной промышленности несовместим с мирной жизнью. Сразу в трех странах (России, Китае и Америке) стартовали научные разработки устройства, способного блокировать электромагнитное излучение в пределах широкого радиуса действия (до нескольких десятков километров). Это устройство сводило на нет эффективность любых приборов, работающих на принципах электромагнетизма. Воевать стало сложнее (в конце концов, не сбрасывать же на противника ядерную бомбу при каждом маленьком конфликте?) и значительно затратнее. Мир понял, что договариваться куда более выгодно, чем провоцировать конфликты.

* * *

Что ж, я рассказала тебе о нескольких значительных переменах в нашей стране, происшедших за последние 30 лет.

Никто не знает, что случится с миром еще через 30. Быть может, на связь выйдут представители внеземных цивилизаций? Или мы наконец-таки «взломаем» физические законы нашего мира и сможем преодолеть скорость света, чтобы нанести им визит уже самостоятельно? Или, может, ученые наконец-таки изобретут телепорт?

Я не знаю, что будет завтра, через год или через полвека. Но я точно знаю, что у нас есть сейчас.

У нас есть МЫ — люди, каждый из которых наделен властью изменить мир сегодня.

А послезавтра… послезавтра я вступлю на остров, где раньше еще не была нога человека.

Такой и должна быть жизнь.

Я выпил рюмочку граппы и бросил взгляд на занавешенное окно.

— Говорят, теперь мальчиков-таджиков забирают в отделения, — заявила моя спутница, ковыряясь соломинкой в остатках глинтвейна.

— С чего бы это?

— Их грязные картонки повсюду, их внешний вид «портит настроение гражданам и плохо влияет на имидж культурной столицы».

Я ничего не ответил, поискал взглядом официантку. Мальчики, отделение... Кто ж теперь будет чистить ментам их ботинки за маленькую картошку фри из Макдака?

Мы заказали два белых портвейна и вегетарианский борщ, моя спутница попросила принести пепельницу. Официант включил над нами вытяжку и положил на стол коробок спичек, но она достала из сумочки зажигалку, прикурила и тут же прикрыла ее салфеткой. Я напрягся. Зажигалки запретили пару месяцев назад. Зайди сюда сейчас дружинники, штрафа было бы не избежать.

После Нового года жизнь стала иной — главенство Рода смешалось в ней с изувеченной формой гуманизма. Мою семью опекали и лелеяли, мое здоровье объявили ценностью для государства. Когда я размышлял об этом перед сном, мне нестерпимо хотелось выпить, и я звонил ей с предложением отправиться в бар на Невском, замаскированный под литературное кафе. Говорят, что трех девушек из бара напротив, забравшихся, по старой памяти, на стойку, наказали принудительными курсами Школы материнства, где они, роняя на пол слезы раскаяния, учатся пеленать отказников.

Мальчики-чистильщики. Отделения... Грязный картон, который часто уносило ветром, постоянно попадал мне под ноги, и я вскрикивал, пытаясь удержаться на ногах и не привлечь к себе внимание блюстителей порядка. Когда сошел за пьяного, доказать обратное сложно, даже если не пил ни капли. Моя спутница хватала меня под локоть, и мы скользили по наледи, выясняя, кто же из нас уязвимее — я в своих растоптанных найках или она в ботильонах на высоком каблуке. Чаще всего она побеждала.

Каждое утро на улице пели гимны царям, князьям и созидателям — я разлеплял глаза, поднимался и искал на кухне банку кофе, которую никак не мог поставить на отведенное ей место. Заварив горячий напиток, я обжигал горло и представлял себе, как сужаются мои сосуды, портятся зубы и обезвоживается организм, и никак не мог понять, что ужаснее — неминуемое наступление болезненной старости или моя осведомленность о вреде кофе.

А если не юлить: я пил бы капучино литрами, но они талдычили нам с экранов о вреде кофеина, сравнивали его с наркотиками, что странным образом на меня повлияло, и с тех пор я обходился одной кружкой в день. Формально кофе не запрещали, но над каждым «не» висело многозначительное «пока». Мальчики-таджики стали первыми ласточками. Никто не почистит нам теперь ботинки, не забудет картонки на перекрестках. Все ходят в грязной обуви, и лед сошел — случайно не поскользнешься.

Как бы мне хотелось разобраться во всех этих правилах! Моя спутница, кажется, уже освоилась, чувствует себя как рыба в воде. Она убеждает меня, что тяжелых нарушений немного: нельзя вести себя распутно, легкомысленно относиться к Природе и забывать свой Род... и что-то еще, я уточню у нее, когда мы увидимся.

Представляете, они пишут «Природа» и «Род» с большой буквы, что хорошего можно от них ожидать?

Мы договорились встретиться у литературного кафе, которое пока не трогают. Поговаривают, что оно принадлежит тем же людям, что заботятся о нашей нравственности, но мне-то какая разница? Мне нравится выпивать здесь и прятаться с ней у занавешенного окошка, где столик зажат двумя стеллажами с русской классикой.

Мы договаривались встретиться у входа, но она не пришла, хотя я ждал ее больше часа. Измаявшийся, почти привыкший к ее опозданиям, я оперся о стену и старался оставаться невозмутимым, хоть это и было сложно — особенно когда мимо проходили дружинники и осматривали меня с головы до пят, подозрительно косились на бейсболку и оверсайз-пуховик, на джинсы, на окропленные грязью кроссовки. Кроссовки вызывали меньше всего подозрений. Все знали: некому больше чистить нашу обувь, никто не займет место чумазых мальчишек из Средней Азии — ни бомжи, ни беспризорники. Да и где бомжи? Их увезли в реабилитационные центры.

Что ж, она не пришла и не брала трубку. Бармен не дал позвонить со своего номера, и я ушел ни с чем — нет, с горькой новостью, что она приходила в кафе днем с каким-то мужчиной, он угощал ее рислингом и протягивал зажигалку, не скрываясь.

Я шел, страдал и злился на какие-то мелочи — взяли и заклеили весь город афишами, обыгрывают скоропись и устав… Прошла всего пара недель, и вот моя спутница снова стала ветреной, хоть и обещала любить — пусть пьяной — люди не меняются.

Дома было холодно. Я включал отопление только ночами, потому что плату за воду и электричество довели до европейских тарифов. Я накинул куртку и сидел, не открывая ноутбука. Через час батареи нагрелись, и я понемногу успокоился. Созрела мысль, что не так уж она и хороша, я найду себе кого-нибудь получше. Даже если и не приглянусь всем этим девушкам в платьях, с каре или кудрями до плеч, что читают монотонные стихи в нашем кафе воскресными вечерами, то брошу пить, пойду на бокс или боевое самбо, познакомлюсь на Масленице с какой-нибудь румяной девкой, да чтоб с большими грудями, которыми она будет кормить наполовину наших, наполовину государственных детей. А она мне не подходит, я это понял сразу, хоть и боялся признаться. Мы сидели в кинотеатре, и она весь сеанс громко расспрашивала меня о всякой ерунде. Я же ненавижу разговорчивые парочки в кинотеатрах! Так почему все эти дни я притворялся, будто мне хорошо?

Я снова спал до обеда, мне ничего не снилось, и никуда не было нужно, я не работаю — менеджерам вроде меня обещали подыскать новую профессию и платили велфер, а какую профессию подыщут — не сообщали, телефон молчал уже три недели. Я скучал, но пособие позволяло жить праздно. Может, я и связался с ней от скуки?

Я позавтракал в лапшичной, где в рамен добавляли слишком много соевого соуса. Я не люблю вкуса сои, но почему-то все равно хожу сюда пару раз в неделю. Наверное, из-за атмосферы — здесь разрешают чавкать и даже выдают резиновые фартуки тем, кто боится запачкать костюм. Сегодня я впервые взял у бармена фартук — на улице потеплело, и я надел под пуховик новую фланелевую рубашку.

Солнце разыгралось, и день притворялся выходным, по витринам скакали солнечные зайчики, и водосточные трубы роняли капли на выцветший за зиму асфальт. Я хотел прогуляться прямиком до Дворцовой, но так и не выбрался с Петроградки, потому что правительство развело все мосты — зачем, для чего? Мужик у «Бургер Кинга» рассказал молодой паре, что наступили Недели локальной жизни, но не объяснил, что это такое. Я пошел есть мороженое и смотреть на разведенный мост. У Дома политкаторжан какой-то нервный человек в приталенном костюме ругал по телефону идиотов из Министерства труда, которые «разведя мосты, развели собственных граждан». На лавочке сидела студентка, и я, обычно стеснительный и мрачный перед женщинами, неожиданно легко спросил ее:

— Ты не знаешь, почему разводят мосты?

И девушка рассказала мне, что Министерство труда пропагандирует формирование локальных сообществ. Скоро все мы будем учиться, работать и отдыхать на своем районе, исчезнут пробки, и у нас появится больше времени. Недели локальной жизни помогают сформировать тесные связи, перестроить жизнь, а сама она ждет каких-то парней, которые переправляют людей на другой берег нелегально. Девушка спросила, куда я еду, и предложила разделить катер на четверых. Мне показалось, что девушка говорила со мной как со взрослым дядей. Я отказался от поездки и пошел в сторону дома. И никуда больше не выходил три или четыре дня.

Она соскучилась к пятнице, написала, что ради меня приплывет вечером на Петроградку и мы пойдем в кафе на тематическую вечеринку, где по-хорошему должны читать всякие рассказы, а по-плохому — разливать любимые коктейли писателей в фарфоровые чайники.

Она попросила меня «притвориться прозой Набокова», так что я надел фиалковую рубашку, черные брюки и натер шею дешевым одеколоном «Сирень», оставшимся еще от деда.

Я встретил ее на набережной в обиженно-равнодушном настроении. Она не извинилась, сказала лишь, что ее подташнивает от моего внешнего вида, а я ответил: так и задумано, ты же читала Набокова, сейчас мы будто на карусели. Она не оценила шутки, заставила купить жетон в общественный душ, где я долго оттирал шею мылом и намочил половину рубашки. После она выбрала итальянский ресторан, в котором заметила: несмотря на головокружение, проза Набокова гениальна, а я нет, поэтому сирень, фиалки и запонки-бабочки смотрятся на мне пошло. Я не занимался никаким творчеством, жил себе и жил, любил старые фильмы, совсем не претендовал на гениальность и не возразил ей.

Она много съела, будто на тот берег не возили еды, я расплатился. Меня тянуло спросить про того мужчину, но тут я подумал: если бы не она, я весь месяц торчал бы в квартире и сошел бы с ума, двинулся бы на какой-нибудь одержимой идее: допустим, начал бы есть только холодную пищу или поверил бы тренерам по саморазвитию. А так мы гуляем по району и угадываем людей, которые окажутся на вечеринке вместе с нами.

На вечеринку пускали исключительно по спискам. Моя спутница назвала какую-то фамилию, и нас без лишних вопросов проводили до столика на двоих. Она жаловалась, что не отличает бунинский напиток от набоковского, я ответил, что в них совсем не чувствуется алкоголя. Я пошутил: «Когда уже нам подадут горячий шаламовский кипяток?» — и она пристыдила меня, попросила не портить ей настроение. Большую часть времени я молчал, потому что не решался поговорить с ней о главном, и она заскучала, тыкалась в телефон, а когда начались танцы, ушла с кем-то поздороваться, и я ее больше не видел. Сначала я долго сидел и боролся с желанием уйти, потом побродил среди танцующих людей, не увидел ее и засобирался домой. Подумал еще: как хорошо, что мне не нужно сейчас никуда плыть, дом в десяти минутах ходьбы и круглосуточный магазин за углом, куплю себе яблочную HQD-шку. Проходя мимо барной стойки, я все же решил выпить напоследок чего-нибудь крепкого, попросил джина, и тот же самый бармен, что и в прошлый раз, ехидно произнес:

— Заливаешь неудачу? Опять тебя обставил этот мужик! Уехал с ней полчаса назад!

И он добавил, что готов спорить на половину чаевых — у мужика персональная лодка с водителем, и стоит она не у Тучкова моста, а прямо здесь, за углом, чуть подальше телебашни, у давным-давно пустующего причала.

Я, кажется, ничего ему не заплатил. И в магазин расхотелось, курить расхотелось, пришел домой и выпил сирдалуд, чтобы уснуть.

Я проснулся через пару часов, я задыхался. Я вспомнил, что сирдалуд нельзя мешать с алкоголем. Раскалывалась голова, меня тошнило, ноги обмякли, и я представил, как глупо бы все закончилось, умри я этой ночью. Она бы подумала, что я отравился. Бармен с удовольствием прочел бы новость: двадцатипятилетний житель Петроградского района покончил с собой из-за неразделенной любви. Бармен кивал бы в ее сторону и бормотал людям за стойкой: «Роковая женщина. Бегал за ней тут один бедолага, а она изменяла ему вон с тем богачом. И как-то раз… Я был последним, кто с ним разговаривал, представляете?».

Мне полегчало только к утру, и я дремал весь день напролет. Когда она позвонила в видеодомофон, по телевизору показывали «Александра Невского». Я не хотел открывать, но она была очень настойчива, домофон пищал, и мне даже постучали в стену соседи. Она зашла будто бы к себе домой и тут же вспомнила похожую сцену из «Фиесты» Хемингуэя, обозвала меня Джейком Барнсом, обогнула кухню и стала искать вино. Я сидел к ней спиной, сжимал ладонями подлокотники кресла, пытался отдать дереву свой гнев — иначе вцепился бы ей пальцами в горло. Не смей называть меня Барнсом, потому что я прекрасно помню этот роман, Барнс был в нем импотентом, а я не импотент! Если я захочу и распахну двери, девки будут водить здесь хороводы! Пока свахи делят город чуть ли не с автоматами в руках, мне не нужны свахи, я сам себе сваха, но я отчего-то таскаюсь за тобой, хотя таскаться — твое хобби!

И ничего из этого я ей не сказал, держался за подлокотники до тех пор, пока не успокоился. Я предложил ей уйти, потому что не вижу смысла говорить о чем-то, потому что не вытерплю нового вранья. Неожиданно она притихла, начала извиняться, а когда я указал ей на дверь, она прильнула ко мне и стала гладить мне щеки и плечи, я отталкивал ее, она не уходила, и я сдался, конечно же. А кто бы не сдался?

Дура, ушла утром, а я оделся во что попало и побежал следом. Я проследил за ней до очередного дома, в который она нырнула, закидывая сумочку на длинном ремешке себе за талию. Я не пошел внутрь, не стал устраивать сцен, я наврал вам — вчера, уходя от ехидного бармена, я узнал, как звали богатого мужчину. Его звали Алексей Меликаев. Я позвонил куда нужно, рассказал про их аморальную жизнь и через два дня прочел, что их поймали в служебной квартире, нашли там наркотики, алкоголь, порно и зажигалки, увезли обоих в тюрьму. Теперь они сядут, и никто не выйдет в защиту этого Меликаева на митинги. За него выходили, когда он боролся с преступной властью, но теперь он сам — преступная власть.

Я решил отметить окончание этой идиотской истории, долго сидел в пиццерии, где мы познакомились с ней первый раз, жевал кватро карне и запивал приторным клюквенным морсом. Несколько раз я ходил в туалет и вливал в себя мизинчики коньяка. Когда я вышел из пиццерии, на улице уже стемнело. В кармане загудел телефон. Она прислала мне селфи, где они стояли, обнявшись. Она прижималась к его щеке, он ехидно улыбался, а за намытой до блеска витриной сидел я и жевал остывшую пиццу.

В этот момент кто-то крикнул: «Мужчина!» — и я сразу же побежал, потому что никто до этого ни разу не называл меня мужчиной да и от двух жлобов в кожаных куртках не стоило ожидать ничего хорошего. Я побежал в сторону метро, и третий преследователь, карауливший на набережной, бросился мне наперерез, а я увернулся и сам поразился своей пьяной ловкости. С набережной я юркнул на Аптекарский проспект, пробежал мимо телебашни, но у ресторана, где до переворота танцевали депутаты под песни Шнура, под ноги мне бросилась одинокая картонка, которую дворник не заметил среди облысевших за зиму кустов. Картонка шаркнула по асфальту, нога рванула вверх — я завис на доли секунды — и рухнул вниз.

В ушах засвистело, резкая боль бросилась от затылка ко лбу. Меня выбило из тела, я повис над отлетевшей к поребрику картонкой. Трое мужчин в кожанках смотрели моему телу в глаза, трясли его за плечо, тыкали в лицо бордовым удостоверением и между делом выворачивали карманы, находили там мизинчики коньяка и какие-то кульки, до этого мне не принадлежавшие.

Я хотел было позвать на помощь, повернулся к ресторану и увидел толстяка. Он перестал жевать стейк и таращился на происходящее. Я понял, что не могу говорить, что говорить нужно через тело, которое мне не отвечает. Мир выцветал, толстяк показывал спутнице на меня пальцем, и тут я наконец-то понял: так вот почему.

Вот почему люди так любят садиться в ресторанах прямо у открытых витрин.

Cherchez la fun

Работа встречает человека привычной рябью уведомлений. Свайпать не пересвайпать. Легкое касание пальцем — по поверхности стола ползут круги, расчищая область с клавиатурой.

Он усаживается в кресло и надевает смарт-очки. Девайс крайне полезный при близорукости амбиций и дальнозоркости восприятия реальности. Стартовый экран: логотип библиотеки радует глаза и заставляет биться сердце сильнее. За ним следуют перекочевавшие непросмотренные сообщения читателей: подобрать, отложить, продлить, принять. Ловко выбивая на киберстолешнице ломаный ритм, библиоджинн исполняет желания. Выдано, возвращено в цифровой фонд, помечено как дарственный файл.

Среди вопросительно-повелительных конструкций мелькают «лайки» и репосты. Юзернейму понравилась удаленная бродилка по закуткам читальни. Юзернеймесса поделилась впечатлением о ремастере пьесы Чехова (все ружья убраны во избежание травм). На душе становится тепло. Для библиосчастья нужно не так много, правда?

Человек улыбается и переключается на дорогущее приложение iDea. Настала пора вершить настоящие дела. Экспонаты разной степени паршивости и странности с помощью священного скроллинга остаются позади. В тихом омуте программы нужно цеплять только топовые вещи. Но не сегодня. Посреди набивших оскомину выставок и прочего добра попадаются наборы немногим лучше. Пробники авторов прошлого и настоящего, например. Решил «ставиться» говорящей головой Брауна — будь готов к неприятному осадку и временной отключке. Мудрость творца, живущего под маской «К0эЛьо_final_version(1)», впитывать соглашается небольшая прослойка (у остальных наблюдается аллергическая реакция — тугие струи неоформленных гневных мыслей). Сам процесс до боли прост: скачать, приложить небольшой накопитель к виску и нажать «спуск».

День меж тем подбирается к середине. Человек сворачивает мысль в кучу к другим приложениям и лезет в паутину соцсеточек. Потехе — волю. Пестрые холсты под тоннами фильтров, манящие надписи, новостные пустышки за громкими заголовками, бессмертные котики. Все прекрасно. Защита от зоркого ока начальства автоматически включена на втором слое информационного торта. God save lock screen.

Тихий скрип двери насторожил библиотекаря. Живой читатель? Такого не случалось очень давно: с тех пор как все книги в фонде перебрались в облачное пространство и осели пылью на носителях. Паника расползлась по телу.

Шарк... шарк... шарк.

На входе замаячил старик. Бросив короткий взгляд сквозь очки, человек пробил посетителя по базе — благо он там оказался — и выдохнул. Пришаркала акула пера: местный писатель-старовер, который продолжает марать бумагу, а не интернет и тематические сайты.

Короткое «драсьте», приветствие в ответочку, тишина — вербальный обмен завершен. Творец отправился разглядывать стены, на которых буйным цветом распустились голографические стеллажи с муляжами. Не столько для практических нужд, сколько для поддержания давно канувшего в никуда рудимента под кодовым названием «имидж» и мутного «статуса». «Храм знаний» (ТМ), что поделать.

До конца рабдня фантастический библиотекарь и единственный реальный посетитель не проронили ни слова. Лишь обрывки эмоций, упакованные в шумные вздохи, недовольные цоканья и шмыганья напоминали им о присутствии друг друга.

Библиобудущее наступило.

Данила Аникин

«Симулятор» истории

Слишком ли это много — 30 лет? Достаточно, чтобы разрушить одну из крупнейших мировых идеологий, чтобы создать десяток новых государств, чтобы провести (только вдумайтесь!) чуть менее сотни вооруженных конфликтов. Страшно представить, что произойдет в последующие 30 лет. Но еще страшнее вообще об этом не задумываться.

Конечно же, в силу моих лет мне пока далеко до настоящей футурологии, конечно же, я могу мало что понимать в том, как себя поведут глобальные процессы в будущем, но и, конечно же, я не могу лишить себя удовольствия напрячь мозги и все-таки представить, какое же оно — 27 сентября 2050 года.

На самом деле, важно добавить, что одна только мысль о будущем может изменить его до неузнаваемости. Стоит нам об этом задуматься, и мы невольно лишаем кого-то жизни, рушим империи, создаем катастрофы. Случайности определяют ход истории. Стоит мне добавить в одно из слов лишнюю букву, и какой-нибудь вид южноамериканских приматов вымрет, а ведь они могли стать достойной заменой человеческой цивилизации! (Если все же кто-то вымрет, я тут ни при чем.)

Начать хотелось бы с того, что, естественно, у человека образца 27 сентября 2050 года очень сильно изменятся ценности, мышление, образ жизни. Прежде всего, слово «власть» в понимании большинства людей изменит свое значение, если не утратит его вовсе. Энтузиасты поставят под сомнение роль политиков в жизни общества. И здесь самое страшное — то, что в людях 2050 года может проснуться некогда забытое чувство — нежелание подчиняться.

Так как «прежняя власть» потеряет значение, людям во всем мире будет необходима какая-то альтернатива. Ее предложат именно у нас, в России, стране, пожалуй, с самым большим опытом по смене форм власти. К 2050 году человечество еще больше дозреет до максимально интернациональных исследований. И именно через 30 лет, 27 сентября 2050 года, для невообразимых по масштабу социологических экспериментов будет создан проект «Перикл». (Название — в честь греческого полководца Перикла, отца афинской демократии. Естественно, название может быть не таким, но, если проект назовут именно так, моей благодарности не будет предела.)

В специальной зоне, которая абсолютно ничем не будет отличаться от обычного города того времени, люди будут проживать в предлагаемых создателями условиях с определенной формой власти, системой распределения различных благ и ресурсов. Участников проекта можно выбирать разными способами: брать всех добровольцев, выбирать среди них, проводить лотерею или целенаправленно приглашать намеченных заранее людей.

Так, в рамках проекта «Перикл» социологи смогут создать некий «симулятор истории», где уменьшенная до размеров города цивилизация будет показывать эффективность той или иной формы власти, системы управления и других составляющих государства.

Конечно же, обращаться с такой «игрушкой» нужно как можно осторожнее. Любое отступление от плана в эксперименте может повлечь за собой непоправимые последствия: от того, что люди могут разучиться читать, до того, что наш город способен превратиться в огромную деревню с натуральной экономикой.

Впрочем, все это лишь догадки. Но если вдруг что-то из этого и правда сбудется, на одного спятившего человека станет больше.

__________________________________________________________________________________________________________________________________

Мария Троицкая

Под землю

Будущее... Сразу представляются новые возможности человека: бессмертие, летающие машины, неизвестные науке вирусы и массовое вымирание животных, а точнее, их уничтожение. Люди не заботились о природе, считали, что она сама о себе позаботится. Как же они ошибались...

По всему миру начались природные катастрофы, наводнения, пожары, землетрясения, смерчи. Глобальное потепление принесло с собой кучу новых заболеваний. Животных это коснулось в первую очередь, а потом пришло и к людям. А дальше все так завертелось, закружилось настолько, что дух нельзя было перевести. Власть была бессильна против этого. Деньги не спасли. И все чины с их баснословными богатствами были погребены вместе с ними. Некоторые государства могли держать оборону, но их инстинкты самосохранения дали о себе знать. Каждый хотел отхватить лакомый кусочек, отчего они затерялись среди остальных рухнувших когда-то даже великих государств.

Самые стойкие и выносливые решили, что пора бы отдать должное планете и оставить ее самой себе. И они ушли под землю. Сейчас мы в будущем все живем как люди из 2021 года, только с более высоким интеллектом и возможностями. И каждый человек в наше время хотел бы увидеть природу вживую, а не на картинке старого потрепанного учебника...

__________________________________________________________________________________________________________________________________

Карина Халикова

Инсайт в осенний день

Шел 2050 год. 27 сентября. В одном из городов средней полосы России, как шестьдесят лет назад называли этот конгломерат, стояла солнечная, ясная погода, хотя уже заканчивался сентябрь. Природа стремилась невольно замедлить ход времени, остановить жителей уральского городка и заставить насладиться яркими осенними красками.

Но по дорогам мчались люди-спутники, люди-ракеты, люди-кометы, они, словно забыв о настоящем, думали лишь о будущем…

Среди них — вы видите? — летит на аэророликах наш герой — двенадцатилетний Иван Краснов, ученик двенадцатого класса. Его имя так отличается от фамилий его ровесников — Глобова, Гулаева, Ливерова, Инкарова и Баленова, у которых нет имен — знак нового времени. Имя Иван досталось ему как семейная реликвия: каждого мальчика в его роду называли в честь прадеда, настоящего и верного сына своего Отечества.

На первый взгляд, ничем другим подросток не отличался от сверстников: как и они, знал пять иностранных языков, в совершенстве владел информационно-коммуникативными навыками, в год осваивал знания всех учебных дисциплин двухлетнего цикла. И все же он отличался: он мечтал стать, как и его дед, сыном своего Отечества — хотел помочь создать единую коммуникационную систему мирового и межцивилизационного общения, помогающую осваивать «Универсум» — так назывался его новый проект. Ведь границы меж государствами за несколько десятков лет хоть и сократились, однако оставались действующими, люди разных стран, несмотря на сотрудничество и межнациональные союзы, все же говорили на разных языках, а межпланетная галактическая система, пусть и становилась доступнее, была лишена универсального языка.

Вот почему он, как и многие горожане, спешил. Правда, в отличие от них, стремящихся в ДЕЛЦЕНТРЫ, он целенаправленно спешил в БУКЦЕНТР, сохранявший достижения современных наук в ЮД-формате (это значит, что можно было не только увидеть новые открытия, услышать про них или прочитать, но и оказаться ЮД — участником, примеряющим на себя роль онлайн-собеседника). Бесспорно, прогресс достиг того уровня, когда в любую систему можно проникнуть, не выходя из дома, но не в БУКЦЕНТР, куда доступ возможен только по спецголограмме, дарованной отличнику в области новой мысли.

А за плечами у Ивана — этап выдвижения идеи и ее поддержки в Академгородке и на финпортале, этап поэтапного планирования времени и осуществления проекта. А теперь ему предстоит самое важное: понять, что может лечь в основу его «Универсума». Сейчас он сядет в Топкресло, войдет в Лингвасферу, в ее этимолог-отдел, и в Космосферу, в цвето-звуко-сигнал-отдел: здесь по ПИН-формуле он окажется в вихре знаков коммуникации, опробовав их на объем, частотность, уловимость, сохранность, а главное, на доступность не только человеческим существам Земли, но и инакомыслящим галактиковедам (так называют на планете тех, кто проживает там, в космосе, и кто проявляет себя при необходимости в космограме).

Как здорово, что подросток задумывается о взаимосвязях!

Смотрите, он уже близок к цели! Но что это? Запах прохладной влажной свежести, сигнальные краски деревьев и кустов, сверкающие лучи остановили Ивана. Он глубоко вдохнул аромат осени, прислушался к едва уловимым звукам птичьих голосов и задумался…

Природа! Вот она — вечность, вот то, что может объединить людей всех стран, если предложить им проехать по определенной картограмме путем всех часовых и природных поясов, а потом на Вей-корабле (межпланетном транспорте) освоить биомир космического пространства. На веб-мозге — голограмме каждого представителя цивилизации — появятся символы-отклики на каждое явление природы. В банке данных по их частотности он создаст сначала новую формулу своего языка, а потом его товарищи запишут его сигнальные символы!

Это был тот редкий момент инсайта, или озарения, который в ведающих кругах оценят как открытие; к нему не только прислушаются, когда юный Краснов расскажет об этом на форуме Новой мысли, но и помогут в осуществлении.

Это произойдет через два года, когда пройдет весь задуманный подростком эксперимент. Мыслитель будет уже заканчивать семилетний цикл образования, когда ему присвоят звание достойного сына своего Отечества, продолжателя великолепной семейной традиции. А пока он еще ничего не знает. Он просто остановился, но уже на дороге к счастливому будущему не только страны, но и всей Галактики.

__________________________________________________________________________________________________________________________________

Артем Прытков

Россия 2.0

Большинство прогнозов и аналитика, связанные с судьбой России в 2050 году, предсказывают развитие страны и населяющего ее народа в тех границах, которые достались нам со времен распада СССР. Но что, если развитие лежит не в изменении текущей страны, а в создании новой?

Прежде чем говорить о России будущего, необходимо ответить на следующие вопросы. Кому она нужна? Для каких целей? Как она будет выглядеть? Для разных слоев общества идеальная страна и ее место в мире будут существенно различаться. Поэтому я попробую ответить на этот вопрос для одной группы — образованного городского населения, составляющего средний класс и ориентированного на европейские ценности.

Сейчас этот класс сталкивается с существенными трудностями. Внутри страны нет развития, гарантии личных свобод, нет защиты собственности, нет возможности влиять на принимаемые решения. В результате люди неспособны полностью реализовать свой потенциал и поставлены перед выбором: жить в неоптимальных условиях в России, ожидая политических изменений, или эмигрировать. Оба варианта содержат в себе риски.

В истории России существовало несколько проектов модернизации, некоторые достигали успехов, но не смогли запустить постоянный и устойчивый процесс. После каждого рывка страна снова оказывалась в положении «догоняющей Запад». Это происходило по нескольким причинам: небольшая доля населения, разделяющая ценности модернизации, с одной стороны, сопротивление слоев населения, желающих сохранить статус-кво, с другой, закрепившиеся порядки, культура и традиции, которые сложно переломить. Опираясь на предыдущий опыт, можно сделать вывод, что у любого проекта, любой политики, направленных на модернизацию, есть достаточно большой шанс на провал или на незначительные успехи.

Второй вариант — эмиграция в другую страну — приводит к размыванию культуры. С большой долей вероятности уже во втором-третьем поколении потомки эмигрантов будут приверженцами культуры той страны, в которой живут, потому что каждый день с момента рождения они будут подвергаться ее воздействию.

Но давайте на минуту представим, что было бы, если бы в какой-то момент в будущем возникла другая страна с русскими языком и культурой, ориентированная на европейские ценности. У новой страны еще не существует традиций и культуры (их еще только предстоит создать), поэтому в ней легче воплотить новые нормы и отношения. С другой стороны, мигранты в эту страну смогут быстрее приспособиться, культура (в первую очередь — язык) будет такой же, как и в России.

Перед тем как создать такую страну, необходимо решить несколько проблем.

К концу XIX века практически вся территория, пригодная для жизни, поделена между государствами. Захват какой-либо территории силой невозможен.

Далее. Даже при наличии свободной земли для нее необходима инфраструктура. Теоретически можно поселиться в пустынях Африки, но туда никто не поедет жить.

Наконец, даже если каким-то образом удастся получить территорию в удобном месте и привлечь туда поселенцев, стране потребуются признание и интеграция со стороны ближайших соседей и международного сообщества в целом. В противном случае страна не сможет эффективно развиваться, так как у нее не будет каналов для поступления ресурсов.

Опираясь на эти ограничения, можно назвать необходимые условия для возникновения такой страны. Она будет создана невоенным образом, путем выделения территории какого-то другого государства (государства-преемника). Условия сложно предсказать сейчас, но одним из возможных вариантов может быть аренда территории на длительный срок (примером такой аренды, хотя и при других обстоятельствах, был Гонконг) с предоставлением определенного уровня автономии.

Какое место было бы оптимальным для новой страны? Можно назвать следующие критерии.

● Она должна находиться недалеко от Европы (идеальный случай — в составе одной из европейских стран).

● Наличие свободной территории, достаточной для создания автономии.

● Она должна обладать хорошей транспортной доступностью (в том числе по морю).

● У населения ближайших стран — культура, похожая на русскую.

● Заинтересованность в экономическом росте.

Больше всего этим критериям отвечают балканские страны, в частности Хорватия, Сербия, Черногория. А в дальнейшем в случае успеха можно расширять эту территорию с помощью аренды новых земель.

Создание такой автономии выгодно всем ее участникам. Жители нового государства смогут строить и развивать страну в соответствии с близкими им ценностями. С другой стороны, создание автономии выгодно и государству-преемнику. Оно позволяет привлечь высококачественную рабочую силу, стимулировать экономику за счет заказов на создание инфраструктуры и за счет общего увеличения спроса, получить дополнительные денежные средства в виде прямого налогообложения.

30 лет — достаточно долгий срок, в рамках которого жизнь целых народов может сильно поменяться. В истории XX века мы видели, как за это время могли кардинально трансформироваться принципы жизни, идеологии и границы стран. Едва ли скорость изменений в XXI веке будет ниже. Поэтому описанный сценарий кажется мне возможным, и через 30 лет мы увидим новую версию России.

__________________________________________________________________________________________________________________________________

Евгений Копатько

Предвкушая вечность

Всю свою жизнь я стремился к какому-то абстрактному счастью, а в итоге получил вполне конкретное.

Еще в детстве, читая научную фантастику и учебники по астрономии, я мечтал полететь в космос. Достаточно просто посмотреть в иллюминатор, осознать, что ты сейчас в космосе, и вот оно — счастье.

Но со временем ко мне пришло понимание, что в космосе скучно. Какие эмоции и возможности мне смогут предоставить черная холодная бездна и безжизненные планеты? Наверное, находясь в космосе, ты чувствуешь еще бо́льшую несвободу: ведь за пределы своего космического корабля или скафандра ты все равно не выйдешь, как и за пределы собственной несовершенной природы.

Я всю свою жизнь прожил, думая: как мне было бы хорошо, если бы я находился где-то там или вот там, если бы я сейчас делал то-то или вот это. И однажды я просто признался себе в том, что счастлив только тогда, когда погружаю себя в другую действительность. Не хотелось бы называть такое погружение уходом от реальности, звучит это довольно скверно и выставляет меня неким маргиналом и неудачником в глазах других. Да и к тому же — что такое реальность? Это то, где пребывает сознание? Или конкретная точка в пространстве и времени, к которой привязано наше тело?

На дворе две тысячи пятидесятый год. Человечество перестало бредить космической экспансией, построением идеального общества и созданием сверхчеловека. В сороковых годах окончательно стало ясно, что из человека ничего дельного не слепишь. Безусловно, есть прекрасные, милые люди, а есть ужасные; но если мы говорим об обществе в целом, то оно идет одновременно во все стороны и боится выбрать один-единственный вектор социального развития, обретение такого вектора — это уже фашизм и притеснение нескольких групп людей, которые кричат, что они «не такие» и хотят жить иначе. Поэтому современное общество — это аморфность из «не таких, как все», которая своим плюрализмом погружает цивилизацию в идеологический вакуум. Мы не верим в человека как венец творения, у нас нет глобальной миссии, и мы не изобретаем новых смыслов, так как все смыслы уже изобретены и успешно деконструированы.

Тем не менее человечество замахнулось на нечто большее, чем построение идеального общества и преодоление космического пространства.

Мы преодолели границы реальности.

В две тысячи сорок пятом году компанией «Нейрус» была создана технология полного погружения человеческого разума в виртуальное пространство. Именно эта технология стала фундаментом нового общественного уклада, предложила новый взгляд на человеческую эволюцию, поскольку в виртуальном мире ты мог быть кем угодно и те границы, которые на тебя накладывает культура, ты мог запросто преодолеть и попробовать абсолютно все, на что способны твоя фантазия и психические расстройства.

Правда, есть одно большое НО. Полное погружение — это дорога в один конец. Перенести свой разум в виртуальный рай можно только единожды, только законопослушным гражданам, которые всю жизнь добросовестно работали на благо Родины, и только если тебе уже исполнилось пятьдесят пять лет. Возможно, такие правила были установлены, чтобы все человечество не ушло в виртуальность, так как некому будет обслуживать машины, а может, так государство избавляется от пенсионеров. В любом случае, невзирая на перманентное появление новых теорий заговора, связанных с «Нейрусом», все люди усиленно трудятся и с нетерпением ждут своего пятидесятипятилетия.

Корпорация запретила наблюдать за действиями «перенесенных», объясняя это тем, что люди на просторах виртуальной Вселенной обретают безграничную свободу и в каком-то смысле перестают быть прежними личностями; и это чувство свободы подкрепляется уверенностью, что за ними никто не наблюдает. Уважайте перенесенных!

В этом есть логика, но тем не менее нет серьезных фактов, подтверждающих, что там, в виртуальности, они по-настоящему счастливы. «Поверьте, они куда счастливее всех, кто живет на этой планете», — уверенно заявил гендиректор корпорации «Нейролинк» на недавно проходившей научной конференции в Москве.

И люди поверили.

И я поверил.

Оттого мне так радостно сейчас лететь в научно-исследовательский центр «Нейрус». Подумать только, через пару часов я обрету безграничные возможности. Вот это опыт! Вот ради чего стоит жить!

В общем, словами не передать, как я люблю людей, правда, общество терпеть не могу, но людей — обожаю.

Мы пришли к простой и радостной форме существования. Каждый человек на своем месте. Семь лет обучения в школе, три года в техникуме или институте, затем обязательное трудоустройство. Работают люди по шесть часов в день пять дней в неделю. И так до пятидесяти пяти люди живут в сладостном осознании, что в будущем они получат то, чего не могли себе позволить при невиртуальной жизни.

Блаженство!

Вместо того чтобы тщетно пытаться исправлять несовершенства собственной природы и окружающего мира, человечество просто создало себе новый пласт реальности и уходит от поиска истины к примитивному раздражению сенсорной системы головного мозга. Уход в виртуальность — это логический итог нашего существования, и это максимум, что может предложить нам Вселенная.

Для предыдущего поколения такое положение вещей было бы антиутопией и настоящим кошмаром, но никогда не стоит забывать, что ценности формируются культурной парадигмой, в которой ты находишься. Розовые представления об идеальном будущем на Земле растоптаны строгостью и фатальностью нашей животной сущности. Но хоть мы и примитивны, мы все хотим счастья. Так что я искренне и от чистого сердца хочу пожелать всем скорейшего старения.

Описание приложения в All the Stores

2-я волна обновлений приложения Let's try! стартует самой радикальной программой персонификации последних лет!

— используй золотое сечение, пентакль, вписанный цилиндр Архимеда и десятки других безупречных пропорций для модификации своей фотографии!

— ищи новые соотношения красоты в Случайном режиме!

— примерь на себя готовые пресеты, основанные на реальных: София Гинзбург, Антон Мицкевич, Мариам Сандерс и другие!

— добавь уникальный, востребованный и прибыльный контент к своим социальным сетям!

— Let's try!

Crooked Mirror — дополнение для обработки фотографий согласно Альтернативной теории пропорций (англ. APT). Пользователь загружает в приложение фотографию человеческого лица или тела. Приложение пересобирает изображение тела, подгоняя его детали под совершенные математические пропорции или случайным образом (на выбор).

Сервис работает по системе френдли-фри — использование программы бесплатно, но за просмотр чужих фотографий нужно платить: 0,15 фунта, 100 рублей или 6 криптокопеек в зависимости от вашей расчетной системы.

Права на авторские пресеты защищены законом. Подключено к системе «Микроиск».
 

Обзор

Приложения серии Let's try! выходят одновременно на всех платформах, включая линзы и четырехточечный экран. Для обзора я выбрал версию на четыре точки, потому что:

а) еще не отвык от удовольствия ставить точки на окно своей лоджии с сигаретой в зубах;

б) детальный вывод графиков на фотографию удобнее смотреть на большом экране.

Разработчики Let's try! повернули наше время на другой бок. Изначальная идея ролевых анонимных сервисов позволяла опробовать себя в непривычных ролях — профессиональных, половых, гендерных и проч. Родившиеся в 20-х точно помнят звонкий треск вызова на пожар, когда школьники просились в туалет и мчались в соседний квартал тушить цифровые язычки пламени в магазине обуви. Затем в сервис добавили новые социальные роли, общение с чатботами и перешли к актуальным повесткам. Выбор пола и предпочтений мало влиял на отыгрыш профессии, но менял содержание сюжета и внутриигровых переписок. Один круг (жизнь персонажа) сократился до месяца реального времени. Реиграбельность обеспечивалась выбором новой профессии и роли, из-за последней проект многие восприняли как просветительский.

Приложение запретили, отчего, разумеется, выросла его популярность, потом — опять разумеется — стали смотреть на него сквозь пальцы.

В итоге Let's try! выросло до состояния гибридной социальной сети и успешно монетизировалось. Не жалко выложить немного денег, чтобы увидеть бисексуальный флирт одноклассницы с чатботом. С другой стороны, пользователь сам выбирает участки активностей для демонстрации, разработчики не стали играть в Большого Брата. Даже наоборот — каждый круг история действий полностью стиралась. Механика сработала отлично, автоудаление активностей стимулировало пользователей сохранять как можно больше. А сохранять иначе, чем в сторонних социальных сетях, нельзя (спасибо системе быстрых микроисков). В итоге каждый пользователь Let's try! хотя бы однажды выкладывал в свой аккаунт потрясающий опыт свадьбы, рождения/усыновления ребенка и даже поведения родственников на его похоронах.

В 2045-м издатель приложения Electronic Arts сотрясался от исков со стороны движений за права и свободы кого угодно. Некоторые из этих процессов тянутся до сих пор, но издатель все равно остался в выигрыше. Выскажу банальную мысль: избыточные запросы нового поколения ускоряют принятие воззрений поколения предыдущего. На фоне экстенсивного расширения воззрений в 2010-е и 2020-е годы классическая ЛГБТ-повестка быстро стала консервативной и «меньшей из зол» для натершего руки камнями социума.

Социум — это широкий круг граждан, который был адресатом экзобайтной по объему полемики тех лет (да и этих).

Акция Alternate Proportion Theory Софии Гинзбург гарантировала легализацию (равнодушие) всей полигендерной тематике 2030-х годов. Радикальные операции по изменению внешности — первое, что потрясло общественность в 2040-е годы. Огрубление лица и частей тела до состояния геометрических фигур, добавленные наросты и несимметричное удлинение частей тела. Причисление к лику фриков. Публичное принятие ислама. Несколько покушений. Ни одного публичного выступления после демонстративной акции в Дрездене. Смерть в море во время акции в защиту экологии. Каким-то чудом Гинзбург нашла первых последователей, которые сплотились в первое радикальное движение невоенного характера в XXI веке. Все, кто искал новый панк, отгрызли себе локти.

Let's try! включили APT в обойму безопасных симуляций раньше, чем кибернетиков. Люди с протезами и имплантами организовали упредительную атаку в отзывах, наотрез отказавшись рассматривать себя в качестве носителей отдельной роли. А быть приверженцем APT — это роль?

Теория альтернативных пропорций, вопреки названию, не имеет теоретического обоснования. Единственный программный текст движения — это комментарий Софии Гинзбург к акции «Кривое зеркало». Там есть такой отрывок: «…Тело человека — естественный барьер между сознанием и бессознательным. Уничтожая привычный облик своего тела, личность нарушает работу сознания и смотрит на свое тело как на посторонний мыслительному процессу объект… Нас завораживают детали. Этот эксперимент призван превратить тело в комплект совершенных деталей, собранных воедино по правилам математической, а не человеческой гармонии».

Роль состоит из врожденных установок личности. «Кривое зеркало» Гинзбург задумано и исполнено как философский эксперимент или, если угодно, риторический вопрос.

Фактически APT не является ролью, это духовная практика. Никто не может утверждать, что чувствует себя вписанным в шар цилиндром с коллекцией сложных графиков вместо конечностей. APT — это ультрааскетизм, насилие над плотью. Это нарушает цельность игровой среды, которая исключает различие по идейным или религиозным признакам.

Получается, что разработчики Let's try! зашли на чужую территорию. И это сильно портит игровой процесс. Даже хуже: с точки зрения геймплея APT это провал. В основе симуляции лежит цисгендерный чатбот с набившими оскомину беседами. Уникальных ситуаций всего две: интервью (более-менее интересно реализованное) и предложение о киносъемке. Киносъемку явно достали из запасников для очередного обновления. Ситуация подходит для любой роли, и конкретно идея APT в ней ничем не выражается. В следующем патче эти добавки наверняка станут общими для всех ролей, как уже было с массовым собранием у пантрансов.

Но Crooked Mirror все-таки хочется похвалить за эстетику. Алгоритмы Let's try! выдают завораживающие кадры, которые — ура! — наконец-то можно обработать фильтрами. Микроиски за обработку игровых фотографий больше не предъявляют, и в этом огромная заслуга юристов Electronic Arts. К сожалению, это едва ли не единственный повод радоваться обновлению.

Интерфейс не претерпел значительных изменений. Панель фильтров свайпом кверху раскрывается на удобное поле иконок, под каждой из которых расположен ползунок интенсивности. Сказанное верно для четырехточечных экранов, но коллеги уверяют, что на других устройствах новая панель тоже удобная.

Режим просмотра персонажа для APT-фотографий выглядит оригинально и необычно. Помимо стандартных сведений «рост-вес-возраст-прочее» режим показывает графики функций и геометрию построения персонажа. Выглядит очень эффектно и, чего уж, красиво, но в случайном режиме это не работает. Случайный режим вообще напоминает стандартную обработку нейросетью, но в целом в концепцию вписывается. Вообще, конечно, жаль, что в обзоре столько «но» и «не».

Плюсы:

2-ю волну дополнений открыли живым, интересным и спорным концептом.

Две новые ситуации, которые наверняка перекочуют в список общих.

Фильтры для внутриигровых фотографий.

Красивый режим просмотра информации о персонаже.

Удобная монетизация со всеми тремя ходовыми валютами на выбор.

Минусы:

Кроме красивой картинки, игра ничего не предлагает, вжиться в образ не получится.

В основной режим не внесли никаких изменений.

APT доступны все профессии, включая хирурга и ювелира. Глядя на руки игровых персонажей, в это слабо верится.

Разработчики нарушают базовую идею Let's try! и не обосновывают свое решение новыми игровыми механиками.

Оценка: 6
 

Запись в блоге

Редактор на моей первой работе учил нас трюку, сбивающему лишнюю критическую спесь. Ставить оценку собственному обзору. Я иногда читаю работы коллег, вышедших из-под его крыла или оставшихся. Нас всех отличают осторожность формулировок и строгость уровня бабушки-охранника — все очень мило, но без паспорта не пройдешь, хоть убейся.

Не таков старый хрыч. Он из той породы, что разносит неугодное в пух и прах и даже любимое защищает с яростью. У него на доске висела бумажка «Превосходно с чистым сердцем», и на столе лежала такая же печать. Наши обзоры он правил чисто механически, вычищал штампы, убирал речевые обороты. Мы сами ставили себе оценки. И те, кто ставил «отлично», очень скоро покидали уютную редакцию. И я ушел, хотя и с тройками. В гробу видал, я не такой, как он, не такой, как они, у меня повышенный порог самокритики, меня вообще не следует печатать, я мечтал о журналистике в школе, стал на рельсы и теперь не могу выпутаться, не потеряв комфортного уровня дохода.

Больше всего бесит интеграция рекламы. Четырехточечный экран я вытащил из шапки с бумажками и теперь должен вворачивать его в половину написанных текстов. «Рабочее пространство для анализа данных с полным набором мультимедийных функций». Пробковая доска и стикеры в тысячу раз удобнее. Экран бледный. Если расставить точки шире, чем на полметра, изображение прореживается полосками, а жесты глючат. Но я и правда прикипел к этой бессмысленно дорогой побрякушке, мы друг друга стоим.

Издалека человек с удачной карьерой похож на специалиста. Энтузиасты последний хлеб без масла доедают, пока ребята вроде меня ноют о жизни в трехкомнатных квартирах. Хотя чушь это все, всегда так было, а мне надо взять себя в руки и записаться на терапию.

Когда я печатаю по ночам, при свете монитора мне мерещится один и тот же кошмар: в комнату заходит человек, лица его не видно. Он заходит быстро, меня захлестывает паника, я вскакиваю на ноги и хватаю в руки выкидной нож. Но незнакомца уже нет, есть только остывающий страх, который будоражит и мешает уснуть.

Примерно по этой же причине я не могу спать в самолетах. Я не боюсь летать, но понимаю тех, кто боится. Мои ощущения от полета стандартные, самолет — как маршрутка с необычным видом из окна. Но если я засыпаю, в сознание просачивается понимание происходящего. Километры подо мной становятся осязаемыми, а самолет пропадает. Я чувствую, что падаю из кресла прямо в пропасть, страх смерти возвращает мне бодрость, а с ней и душевное равновесие. Я опять в маршрутном такси. Но я понимаю тех, кто боится летать, и не осуждаю тех, кто переживает полет пьяным.

Я часто думаю о том, что страх и тревога тесно связаны с осознанием происходящего вокруг. Может, это только первая ступень или полступени, но в необычном направлении. Мне кажется, что вокруг стало больше тревоги. 15 лет ковидно-лемного сенокоса привели к тому, что человечество помолодело лет на двадцать. Мы как будто остались без родителей. Как будто скатились в XIX век, когда люди за пятьдесят считались глубокими стариками.

Когда начались всероссийские забастовки с требованием снизить пенсионный возраст, я ничего не ощутил как потребитель. Паникующее население за неделю высосало полки магазинов дочиста, но я-то не хожу в магазины. Рестораны и службы доставки спокойно перенесли этот месяц, разве только выросли цены — ну, выросли и выросли. Обвинения ресторанов в штрейкбрехерстве звучали неуместно при открытых магазинах. Пусть даже открылись не все.

IT и медиа в бытовом сознании — это параллельная экономика, гиперкапитализм (как же опостылело это словечко). Обеспеченные люди родом из интернета заняли свое место среди таких же обеспеченных людей родом из других мест. Снизу плещется море.

Но это я к чему: неделю назад я написал обзор на дополнение Crooked Mirror для приложения Let's try! и поставил ему шестерку. И оценка моя не изменилась. Вот только я все равно запускаю его каждый день. Растягиваю четыре точки и смотрю свои фото и фото друзей. Обязательно с графиками функций. Я ни черта в них не понимаю, но и взгляд оторвать не могу.

Добровольное уродство состоит из красивых, безупречных деталей. Сама эта мысль настолько прекрасна, что я могу тратить часы и часы, погружаясь в нее с головой.